Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Дуэль

Это было... Это - давно прошедшее. Ушедшее. Но было... Было.

Посвящаю… Тебе, мерзавец!

Вязь слов острей, чем шпага, иногда,
И Ваше «нет» сильней, чем Ваше «да».
Но Ваше «нет» не прозвучало вслух,
Сраженное изменчивым «А вдруг».

Луч солнца на клинке – и сталь права.
И ни к чему нам глупые слова.
Тот победит, кто тверд рукой… Так вот,
Здесь милосердный мертвым упадет.

Кто остается жив, – тот не скорбит,
Что на дуэли этой не убит.
Не будет боли. Будут сталь и кровь,
Да несколько невысказанных слов.

Хотите ли, я проиграю Вам?
И никогда не сказанным словам
Звучать, забытыми, среди чертогов тех,
Куда уйду я, Ваш простив успех?

Вы промолчите, как всегда. К чему
Свои слова Вам отправлять во тьму?
Лишь сталь ответит мне: «Живи! Живи!»
Но искупается в моей крови.

Я не боюсь, поверьте, не боюсь
Молчанья Вашего и блеска шпаги злого.
А кто меня боится – тот не трус…
Боятся не бессмертья, а иного…

Так вот, иное… Все-таки слова,
Законченная вязь чеканной фразы,
И не уйдешь, и кругом голова,
И, кажется, отказывает разум…

Я не хотела бить наотмашь и в упор.
Хотела дружбы, – во враги попала,
И не закончен странный разговор…
А времени осталось слишком мало.

---

Флешмоб

Нехарактерная для этого дневника запись:

Сказки. Меня всегда очаровывала условная возможность всего происходящего. То есть невозможного просто нет. Нужно только очень хотеть, добиваться своей цели... Да еще, пожалуй, чтобы цель была правая. И тогда... Всегда найдутся друзья и сочувствующие, которые в беде помогут, в пути направят, совет дадут... И закроют глаза на твои мелкие недостатки и неуклюжесть. И ты обязательно победишь, потому что сказок с плохим концом не бывает. И даже если главный герой умирает - находится серый волк, вороны и флаконы с живой и мертвой водой.

Танцы. Это просто кинестетический взрыв. Когда движешься по кругу, ноги едва касаются пола, на носочках, глядя партнеру в глаза, улыбаясь, может быть, если есть привычка и не нужно беречь дыхание - даже разговаривая, и все это в такт, и все это должно быть красиво... Здорово, что эта мечта сбылась, что я этому научилась. Восхитительно чувствовать себя цветком в сильных руках и подчинять ему каждое движение, просто отдаться ритму и парить. И не менее здорово держать и вести, чувствовать, что тебе доверяют. Ритуал, который каждый раз исполняется немножко по-разному.

Философия нового времени - ницшеанство. Больше всего меня и забавляет, и очаровывает высокомерие и немалая сумасшедшинка в трудах Ницше. О, да, это больной, совершенно асоциальный тип мышления. Но то, как он это излагает, стиль... Мне очень импонирует. А "Взгляды на государство" - так, кажется, эта вещь называется, работа, которая вообще один к одному описывает современную политику. В общем, Ницше - это один из философов, которые примиряли меня с уроками философии в вузе.

Бисероплетение. Это, скорее, просто процесс созидания. Создания чего-то нового... Иногда - чего-то особенного. Иногда это - создание амулета, или артефакта, или просто вещичка на добрую память - что-то, что остается с человеком, когда меня уже нет рядом. А сделанная из бивера вещь ещу и обязательно будет красивой. Более или менее - зависит от моего личного вкуса, от настроения, в котором я буду что-то создавать.

Солнце. Однажды, не слишком давно... Я стояла на берегу реки. Солнце в лицо. Солнце и ветер. Солнце - это символ жизни, добра, возрождения, продолжения, символ всего позитивного. Это тепло. Я постоянно мерзну почему-то. Солнце делит год на сезоны, сутки на день и ночь, упорядочивает нашу жизнь, делает ее определенной. А еще это просто кружочек с лучиками. Щемяще-приятное воспоминание из детства.

Гроза. Это очищение. Сила. Мощь. Красота. Я никогда не боялась грозы, молний. Раньше очень любила гулять под дождем. Сейчас или мерзну, или боюсь испачкать одежду, или просто выросла и перестала находить в этом удовольствие. Я сейчас многие вещи не могу делать с прежней детской непосредственностью. После грозы легко дышится. И это очень интересно наблюдать, особенно со стороны, как пасмурное настроение сменяет ненастье, а ненастье - солнечный свет.

---

Вечно падающий ангел

Ну... Это как раз вовремя. По поводу всяких там... падших созданий.

По мотивам песен группы, чье название в переводе с мертвой латыни – «Молот ведьм»
Сегодня у меня выдался свободный момент, и я использую его, чтобы говорить с тобой, и, как всегда, не дождаться ответа. Может быть, эти слова снова вызовут твой гнев, и он будет ужасен, этот гнев… Я верю, он будет поистине ужасен!
Ну, что ж, сожги в огне небо и землю со своими неблагодарными детьми, и слушай, как они посылают тебе проклятья, как они стенают из-за того, что ты приготовил им такой смертельный удел. Не дал умереть тихо, смиренно и красиво, а сжигаешь в пламени своего гнева, причиной которого стали вовсе не эти слабые существа.
Твои смертные дети погрязли в гордыне. Они просят о милосердии, но готовы ли они проявлять это самое милосердие? Кто научит их, если их творец убивает пламенем и гневом, и кары его страшные? Они видят зло и черствеют сердцем. Они не знают иного благословения, кроме страха, иной любви, кроме боли.
За что ты обрекаешь их на боль снова и снова, таких хрупких и недолговечных? Ты хотел бы гордиться их любовью, но на самом деле ты питаешься их страхом. Ты так боишься не внушить им должного почтения, что давно уже забыл другие средства, кроме боли. Так пусть будет боль, вездесущая и всеобъемлющая.
Ты раз за разом делаешь ставку на самых невинных и безгрешных, и в который раз ошибаешься. Неужели ты за все это время еще не понял, почему происходит именно так? Ты не можешь не догадываться, что они, познавшие свою невинность и безгрешность и вооруженные ими, как щитом, пав и согрешив, по привычке продолжают считать себя правыми и безгрешными, и сколько бед они способны натворить, вооруженные уверенностью в своей непререкаемой правоте?
Торквемада был одним из твоих любимцев, наверное. Ты позволил ему пасть и сгореть в чужом пламени. Но раньше он сжег многих в пламени, посвященном тебе. Как ты находишь, неужели это справедливо?
Впрочем, не тебя учить справедливости. Я даже не знаю, есть ли смысл учить тебя чему-то. Сам ты не делаешь ошибок, а существа, которые ты вверяешь миру, несовершенны и ни о чем не догадываются… И даже мой пример тебя почему-то не смог ничему научить. Почему? Неужели так трудно было вспомнить о своем самом лучшем, самом любимом помощнике, который возгордился, восстал и пал, и падает все ниже, ниже… Я нахожу их, твоих любимцев, спесивцев и добряков, умниц и тупиц, преданных тебе тупо и амбициозно, и обращаю их в иную веру, отвращаю их от тебя, и ты смиряешься с этим, как с необходимой, вполне допустимой потерей, и отдаешь их мне. И я беру, потому что деваться мне некуда…
Ты ни разу не спросил меня, скучаю ли я по дому. Ведь там, откуда ты изгнал меня так решительно и безжалостно, был мой дом. Я привык к тому бытию, и никак не могу привыкнуть к своему нынешнему жизненному пути. Иногда мне хочется выть и кричать, и молить тебя вернуть меня обратно, откуда я начал свое падение…
Но мне нельзя. Нельзя туда возвращаться, да ты и не позвал бы меня обратно. Откуда тебе знать, что можно скучать по дому, выть от токи, а потом снова быть суровым и жестоким правителем, так, чтобы никто не заметил этой тоски.
Мы не встретимся, пока стоит этот мир. Ты будешь там, дома, я здесь, в изгнании. Чтобы покончить со всем этим делом одним рывком, тебе нужно рассердиться как следует, а ты столь многотерпелив… Твоим грешным детям никогда не приснится конец света, потому что они не могут себе представить, что у этого света может быть конец, что все уйдет, унося с собой их никчемные жизни. Они живут слишком мало, чтобы понимать это. Они слишком торопятся жить, чтобы мечтать умереть.
Я не люблю их, эти твои создания, неверные, коварные и трусливые. Мне милы полукровки, которые несут в своих жилах кровь высших существ. Таких, как ты. Таких, как я. Скажи, ну, почему нашим детям обязательно умирать? Во имя чего бы то там ни было?
Ты промолчишь. Ты никогда не унижаешься до ответа мне. Тогда почему мне кажется, что ты слышишь меня, наблюдая за моим падением с неподдельным интересом, и, может быть (я не смею надеяться, но вдруг!) хотя бы каплей сострадания? Это все моя буйная фантазия и тоска по дому. Я скучаю…И по тебе тоже, в том числе…
Не надо. Не отвечай мне. Достаточно того, что ты меня слышишь. Когда мы сойдемся лицом к лицу, ты и я – мы будем равны и свободны в своем выборе, своих желаниях, своих делах. Тогда не нужно будет лукавить и лгать, в том числе и себе. Это время непременно придет… когда-нибудь. Пока же мне остается только тратить свое время, которого у меня предостаточно, на пустые разговоры с тобой. Но я не строю иллюзий, что ты. Я прекрасно знаю, что ты опять промолчишь. В который раз.
Ты молчишь? Очень жаль, потому что я все еще жду твоего гнева. Ужасного. Всепожирающего. Воспламеняющего и сжигающего… Хотя уже почти не надеюсь. Не боюсь пламени. Не боюсь злобы. Иногда мне начинает казаться… Это может случиться, не так ли? Ну, то есть иногда мне начинает казаться… Я знаю, что это смешно, но не смейся… Что твое постоянное молчание – это и есть твой гнев!

---

Игра в любовь

Кому посвящено - не скажу.

Быть слишком робкой и не сметь...
Молчать и провожать глазами.
Смотреть... так на тебя смотреть,
И ночи орошать слезами.

И снова мимо проходить,
Улыбкой боль закрыв надежно.
Кивнуть, подумав: "Может быть...",
Дать жизнь мечте неосторожной.

Жизнь нелегка, но сладок сон,
Ты в нем протягиваешь руки.
Но пробуждение, и стон -
Свидетель горестной разлуки.

Быть слишком сильной и забыть
Не удается, к сожаленью.
Быть рядом, снова уходить
Забыв соблазн, ища спасенья.

Зачем? Весь мир в твоих глазах
Застыл, и нет другого мира.
С тобой я - словно в небесах,
В раю, средь ангельского пира.

Быть слишком слабой и прощать
Себе любовь больную эту...
Вновь улыбаться, вновь молчать,
Да так и не узнать ответа...

---

Цирцея, женщина вашей мечты

Я уже не помню, что стало причиной начала написания этого рассказа. Но как-то вот он написался, и, на мой взгляд, получился не самым плохим.

Ее звали Цирцеей, должно быть, потому, что она могла бы любого мужчину превратить в животное, лишь посмотрев на него, обдав его сияньем нечеловечески ярких, и, одновременно, таких темных глаз, призывно взмахнув ресницами, и тут же отвернувшись с явным безразличием.
Ни один мужчина не мог устоять перед светом этих чарующих глаз. Они глазели на ее ладную фигуру, обтянутую черным бархатом, и набирались храбрости, чтобы сказать ей несколько слов, в надежде получить благосклонный взгляд, хоть на мгновение привлечь ее внимание, а уж вызвать на ее губах улыбку – это было бы настоящим счастьем.
Были и другие мужчины, те, что не верили в силу, излучаемую полуприкрытыми глазами чаровницы. Те, что подстерегали удобного момента, чтобы хлопнуть по заднице или ущипнуть за грудь, и тем самым низвести ее до уровня обычных, смертных женщин, и не поклоняться ей, а использовать ее по прямому назначению, такую недоступную и самодовольную.
Мужчинам, посмевшим хотя бы прикоснуться к ней без должного почтения, не приходилось надеяться на ее снисходительность. Одно неуловимое движение – и наглец получал точный удар коленом в пах, и еще несколько легких ударов, от которых не каждый приходил потом в себя и возвращался в их бренный мир…
А сколько их полетело с лестниц – мраморных, с позолоченными перилами и темного тона коврами (в толпе, на пути к какому-нибудь аристократическому увеселению подобраться вплотную к Цирцее было немного проще). Она никогда не ошибалась в личности оскорбителя, безошибочно находила его в толпе и никогда не оставляла оскорбление без ответа.
Глядя на ее легкую поступь, на плавные движения, нельзя было даже предположить, что эта женщина может двигаться в несколько раз быстрее, и при этом успевает измочалить своего обидчика, превратив его в потенциального клиента реанимации. До сих пор мало кто верил, что женщина может так обойтись с мужчиной. Но Цирцея могла все. Более того, у нее это получалось легко и непринужденно. Ей это нравилось.
В мире существует не так уж много мужчин, которых оставляет равнодушными совершенная красота Цирцеи. Большинство таких мужчин живет в монастырях, и никогда не покидает монастырских стен. Остальные же представители сильного пола время от времени делали отчаянные попытки завоевать сердце гордой красавицы. Не очень-то пока у них это получалось. Площе было бы склонить к сожительству Снежную Королеву.
Цирцея не тянула с выводами, и чаще всего отказ очередному кавалеру следовал молниеносно. «Не хотите ли кофе, богиня?» «Нет, кофе в это время суток - абсурд». «Может, поужинаем вместе как-нибудь, дорогая?» «Ты что, хочешь, чтобы меня стошнило при виде твоей физиономии?». «Я хочу пригласить Вас на танец» «Боюсь, ты оттопчешь мне ноги».
Некоторые мужчины принимали отказ, как неизбежное зло, и уходили, не оглянувшись, некоторые делали вид, что смирялись, но продолжали оставаться поблизости, надеясь, что она передумает, а некоторые не склонны были принимать ее отказ, и пытались идти напролом. Вот эти-то обычно падали с лестниц, получали болезненные удары в нежные части тела, наносимые без всякого сожаления, а так же любые другие трюки, демонстрирующие мужчине довольно наглядно, что эта женщина вовсе не так беззащитна, как могло бы показаться со стороны.
Все эти мужчины, имевшие должно быть, много дел с кокетками, и переставшие верить в то, что если женщина говорит «нет», то она действительно говорит «нет», рисковали не только своим здоровьем. Цирцея не давала второго шанса никому из тех, кто посмел обойтись с ней, хоть сколько-нибудь грубо. Кроме того, такие мужчины могли смело оставлять свои нынешние привычки и отправляться в монастыри, потому что ни одна сколько-нибудь достойная женщина не взглянет на мужчину, который посмел оскорбить ее божество, воплощенное выражение женственности и женского достоинства.
Женская дружба – это редкая по своей обманчивости вещь. Как-то получилось. Что Цирцея, лишь начав появляться в обществе, повела себя, как идеал практически всех женщин, смелая, раскрепощенная, безжалостная самочка, знающая себе цену. Она заявила, что желает найти себе подходящего мужчину, чтобы взять его в мужья, но безжалостно отшивала тех, кто пытался оскорбить ее достоинство. Она не собиралась терпеть унижения, и отвечала на них с немалыми силой и пылом. В общем, Цирцея была женщиной. Настоящей. Истинной.
А еще у Цирцеи не было недостатков, присущих стервам-подругам. Она не уводила чужих женихов, и вообще, держалась с представителями сильного пола настолько холодно, насколько, насколько только позволяли условности. Цирцея была совершенна. Она была настолько прекраснее любой из женщин, что глупо было бы даже и думать составить ей конкуренцию. Она не смогла стать для женщин конкуренткой, зато смогла стать идеалом.

Молодой мужчина и совсем юная девушка остановились на середине мостика над оврагом, чтобы полюбоваться заходом солнца. Девушка улыбалась наивно и открыто, мужчина был несколько мрачен, и мрачнел все больше и больше, как будто заходящее солнце забирало с собой остатки его хорошего настроения, меняя его на тьму в душе и в сердце. Время шло, нужно было на что-то решаться.
Он осторожно обнял свою спутницу за плечи:
- Ты не замерзла? Поехали ко мне…
- Знаешь, уже поздно…
- Почему ты всегда отказываешь мне?
- Я не хочу возвращаться домой после полуночи. Новый день нужно встречать в своей постели.
- Тогда пригласи меня к себе. – Промолвил ее кавалер мрачно. Девушка коротко рассмеялась, должно быть, приняв его просьбу за хорошую шутку:
- Что ты, дорогой. Я живу по принципу: «мой дом – моя крепость».
«Дорогой» несколько мгновений смотрел на свою подружку, не понимая, издевается ли она над ним, или всерьез так считает. Он ничего не решил для себя, да это и не было важно на данный момент. Их отношения и не могли длиться бесконечно, настолько они, все-таки, были разные. Но то, что происходило сейчас, этот их безумный разговор… Нет, дальше так продолжаться не может. Голос мужчины звучал смиренно и даже ласково:
- Пойдем, милая, я отвезу тебя домой.
- Пойдем.
Она ничего не имела против поездок в его личном автомобиле, походов в кафе и театры, она принимала цветы, конфеты и мелкие сувениры с беспечностью, говорившей о многом… В то же время ему никак не удавалось затащить ее в постель. Сегодня был последний вечер, потому что чаша мужского терпения переполнилась.
Она небрежно впорхнула в его машину и привычно уселась рядом – ну, точь-в-точь ночная бабочка, только уж больно недоступной она оказалась. А ведь выбирал он ее, запав на эту необычайную легкость в общении… Если бы она все делала так же легко, как принимала подарки!
Он нахмурился и сказал, четко проговаривая слова:
- Послушай, так больше продолжаться не может! Мы с тобой гуляем по городу все дни напролет, сидим в каких-то забегаловках или в кино… Ты не хочешь поехать ко мне домой, но и к себе меня не приглашаешь. Почему? Что ты от меня хочешь, а?
Девушка удивленно отпрянула от мужчины:
- Я от тебя чего-то хочу? Что ты, разве я посмела бы? Просто… Я хочу узнать тебя поближе… Чтобы решить для себя… Кое-что…
Кое-что! Надо же, она еще смеет говорить столь любимыми ею иносказаниями!
- Но у тебя были в отношении меня какие-то планы? Ну, давай, милая, не отпирайся, скажи мне правду.
Девушка согласно наклонила голову:
- Ну, конечно же… Иначе зачем бы мне было проводить с тобой столько времени? – Взгляд ее огромных, широко открытых глаз не умилял его больше. Нужно же было показать себя таким идиотом и связаться с махровой идеалисткой. Но, может быть… Господи, может быть так, что она сейчас просто прикидывается? Мужчина поинтересовался вкрадчиво:
- Дорогая, а не могло так получиться, что у нас с тобой были совершенно разные планы в отношении друг друга?
Девушка растерянно произнесла:
- Но… Зачем ты тогда…
Вкрадчивый тон мужчины сменился насмешливым:
- Я выбрал тебя, потому что ты показалась мне и веселой, и понятливой девушкой, не то, что твои пустоголовые подружки, которые бредят замужеством и мечтают каждая родить по здоровому выводку ребятишек. И тат оказывается, что я жестоко ошибся… Я огорчен, дорогая, и ты должна меня понять…
- Что я должна понять? – Осторожно поинтересовалась девушка, догадываясь, что в их отношениях что-то внезапно разладилось, но даже не представляя еще, в какую беду попала.
- Ты уже взрослая, детка, и могла бы предположить, сто мужчине нужно нечто большее, чем каждодневные встречи, будь они под луной или при свете дня. Очень мило прогуливаться, держась за руки, на потеху встречным, но даже милых поцелуйчиков на прощание порой бывает мало. Ты что-то начинаешь понимать, не так ли?
- Что ты хочешь… - Не то девушку насторожил угрожающий тон разговора. То рой даже чрезмерно деликатного кавалера. Он недобро осклабился:
- Помолчи. Я хотел всего лишь твоего тепла, твоей ласки. Мне жаль, что ты не поняла этого сразу. Но я не хочу больше ждать. Я возьму то, чего хочу, и ты не сможешь мне помешать.
- Ты не посмеешь! – Выкрикнула девушка, когда руки мужчины прижали ее к спинке откинувшегося сиденья. Она больше не видела его лица. В глазах стоял туман, вызванный его грубыми прикосновениями и ее полным бессилием, но она слышала, прекрасно слышала его слова:
- Не посмею? Как же плохо, оказывается, ты меня знаешь, дорогая. Я посмею. А тебе. Радость моя, потом лучше молчать о том, что произошло. Никто тебе даже не посочувствует. А чего другого ты ждала, то и дело встречаясь с мужчиной наедине?
Страх девушки перешел к той степени, когда рождается крик, но мужчина зажал ей рот ладонью и злобно прошептал в ухо, одновременно пыхтя от возбуждения:
- Не вздумай кричать. Чем раньше я с тобой закончу, тем быстрее ты сможешь убраться восвояси. Ну же, не упрямься, лапочка, я все равно добьюсь своего…
Девушка кувырком вылетела из машины, дверка захлопнулась, и машина резко тронулась с места, а она осталась лежать там, измученная, опозоренная, поруганная…

Цирцея сделала глоток из бокала:
- Хорошее вино, Курт.
- Скажи, чего ты ждешь? Кого ты ищешь, Цир? О ком мечтаешь ночами? Почему отшиваешь лучших женихов?
- Знаешь, почему глашатаи из монастыря «Слез невинных» всем объявили о том, что я – богатая невеста, и ищу мужа? Чтобы я не испытывала иллюзий. Мне не нужны мужчины, которые считают, что я – всего лишь приложение к деньгам и положению в обществе. Я хочу мужчину, который любил бы меня. Но вокруг меня сейчас вьются только охотники за деньгами и земными благами.
- Поэтому ты так холодна? – Курт с любопытством смотрел на подругу. Они познакомились случайно, несколько лет назад. Тогда Цирцея еще жила в монастыре. Курт решил, что это навсегда, и жалел, что такая красота нашла здесь свой вечный приют (или вечное заточение?). С тех пор Курт относился к Цирцее не как к даме, а как к монахине, может, и желанной, но заведомо недоступной, и даже сейчас не мог сразу изменить своего отношения.
Цирцея пожала плечами:
- Никто из них даже не скрывает своих истинных мотивов. Как будто я продаю себя: свое тело и свой капитал, а взамен получаю брачный контракт, мужчину, который будет называться моим мужем.
- Ну, Цир… В высших кругах такие отношения – не редкость. Более того, они в ходу, потому что они честные. Разве ты хочешь, чтобы тебе лгали?
Цирцея изящно повела плечами:
- Они мне и так лгут. Лгут, что будут любить меня, а не мои деньги… И потом… Ни один из них не заслуживает чести стать отцом моих детей.
- Послушай… Для того, чтобы родить ребенка, не обязательно выходить замуж. Особенно имея такое состояние, как у тебя. И потом… Это будет только твой ребенок, и тебе не нужно будет делиться с его отцом… Или откупаться от него…
- Да, я уже подумала о таком варианте. Но, в таком случае, сколько времени мне нужно будет провести с мужчиной, чтобы убедиться, что он – тот самый? Что я хочу от него ребенка? Чем больше времени я уделю ему, тем сложнее потом будет от него откупиться. Он ведь все время будет в сомнении, – не продешевил ли?
Курт с сомнением оглядел свою прекрасную собеседницу:
- А ты не боишься, Цир, что беременность и роды испортят твою неземную красоту?
- Ты не знаешь, как я попала в монастырь, Курт. Я не стану рассказывать. Все это слишком печально, чтобы вспоминать. Скажу только – я родила сына, и, как видишь, материнство не повлияло на мою неземную красоту. Напротив, оно помогло мне стать такой, какова я сейчас.
- У тебя есть ребенок? Сын? – Лицо Курта выражало бесконечное изумление. Цирцея кивнула, внезапно ее глаза стали пронзительно-холодными:
- Да. Но его отец никогда не узнает о том, что у него родился ребенок.

Она не сразу пришла в себя, а когда стала осознавать реальность – ужаснулась. Как она могла довериться мужчине? Он сделал с ней такое… Жить с памятью об этом было бы слишком больно. Мучительно больно,. Впрочем, избавиться от этого легко. Не все мосты в этом городе висят над оврагами. Теперь бы только еще добраться до подходящего места…
Ноги не хотели держать, все тело мучительно болело. Она медленно двигалась, едва сдерживая стоны. Ей было так плохо… Но и сейчас ее воля была направлена к одному – поскорее со всем этим покончить. Было уже довольно поздно, когда она на трясущихся ногах доковыляла до середины моста. Это было так легко – головой вниз, и не было боли, унижения, не будет тоски и тягостных воспоминаний. Решимость ее была бесконечно сильна. Всего несколько шагов, и все закончится… Всего лишь несколько шагов.
Последний шаг ей сделать не дали. Чьи-то сильные руки сжали ее плечи и оттащили от края моста. Девушка рванулась прочь, но неизвестный крепко держал ее. Ее тащили прочь с моста. Девушка подумала, что, может быть, это ее мучитель опомнился и решил ее спасти, но нет… Сила этих рук была доброй, а его сила… Как ей позабыть жестокость его силы?
Нет, это был не ее раскаявшийся друг. Начать с того, что это была женщина. Она была красивой, статной, затянутой в черное облегающее одеяние. Ее глаза смотрели с теплом и сочувствием:
- Ну… Зачем ты? Неужели не жаль уходить из жизни такой молодой и красивой?
Девушка зябко повела плечами:
- Жить с этим? Грязной? Опозоренной? Я так не могу…
- В жизни всякое бывает. Если из-за каждой ерунды бросаться в реку… Подумай, ведь еще столько хорошего может быть, чего не было в твоей жизни. А сейчас, если ты уйдешь, вместе с тобой уйдет и то хорошее, что могло бы случиться, но не случилось.
Девушка вздохнула:
- Зато уйдет и все плохое, что могло бы со мной случиться.
- Да, разумеется. Но кто может предсказать, сколько в его жизни будет плохого, а сколько хорошего? Ну, рискни, дай себе еще один шанс. Все равно терять тебе уже нечего, а умереть ты всегда успеешь.
Девушка смотрела в сияющие голубые глаза собеседницы, и в сердце ее закрадывалось малодушие. Она вдруг поняла, что хочет жить. Как угодно, но жить. Найти силы забыть о своем позоре. Выжить после того, что произошло с ней сегодня. И в то же время… Это были не ее мысли. Она не думала так, пока не встретила эту женщину… Кстати…
- Кто ты? Почему ты говоришь так, что тебе хочется подчиняться? Тебя учили этому? Где и для чего?
Голубые звезды глаз слегка поблекли, чтобы тут же вспыхнуть еще ярче:
- Я – монахиня из монастыря «Слез невинных». Ты права, меня учили подчинять себе людей. Поступать так ради их блага. Просто чтобы помочь им выжить.
- Монахиня? – Девушка внимательно оглядела свою спасительницу, и на ее лице возникло сомнение: - Но ты не похожа на монахиню. Совсем не похожа.
Спасительница тряхнула пышными волосами и блеснула белозубой улыбкой:
- Конечно, нет. У нас не обычный монастырь. Мы очень богаты. Мы принимаем к себе женщин, которые были на самом краю, но нашли в себе силы продолжать жить. У нас бывают гости… Очень высокопоставленные дамы и господа… Они приходят посмотреть на нас… И жертвуют монастырю огромные деньги… Просто для того, чтобы всегда иметь возможность убедиться: в мире все еще есть леди, стойкие и прекрасные, живучие, как кошки, и столь же ласковые с теми, кому повезет завоевать наше сердце…
- Странный какой-то… монастырь… - Зачарованно произнесла девушка. Монахиня усмехнулась:
- У нас девушек учат многим полезным вещам. А знаешь, если бы ты сейчас не раздумала топиться, монастырь «Слез невинных» выкупил бы твою жизнь.
- Выкупил? Ты шутишь? Каким образом?
- Все очень просто. Сейчас ты отправишься со мной и поступишь в монастырь «Слез невинных». Получишь статус послушницы и огромный капитал – плату за то, что осталась в живых.
- Вы заплатите мне деньги, если я не умру? – Не уставала изумляться девушка. Монахиня добродушно кивнула:
- Ну да. В монастыре ты пройдешь курс обучения, и, когда инструкторы сочтут тебя готовой – сможешь выйти в свет. Кроме твоего собственного капитала монастырь даст тебе огромное приданое… Если ты согласишься вступить в брак по условиям монастыря. Впрочем, в этих условиях нет ничего унизительного.
- И все? От меня больше ничего не потребуется? – Девушка все еще никак не могла справиться со своим изумлением. Монахиня кивнула:
- Почти все. Есть еще одно условие. Если плодом насилия станет ребенок, ты не избавишься от него, а родишь… Монастырь позаботится о твоем малыше.
Девушка едва слышно застонала:
- Не хочу… Родить от этого ублюдка…
- Жизнь бесценна. Маленькому человеку и так не слишком повезло: он начинает свою жизнь из насилия. Помоги же ему утешиться, стань ему доброй и заботливой матерью… А мы, в свою очередь, сделаем все возможное для того, чтобы помочь утешиться тебе. Поверь, когда ты переживешь свою драму и захочешь выйти замуж, твое приданое заставит искать твоей руки лучших мужчин страны.
- Лучших самцов страны… - Задумчиво проговорила девушка и нервно облизнула губы. Что ж, это выглядело в достаточной степень привлекательно. Но еще более привлекало ее общество этих странных монахинь, таких прекрасных, богатых и уверенных в себе. Это был ее шанс утешиться, пожить окруженной уютом, родить ребенка и любить его, эту маленькую частичку себя…

Куда они шли в то раз? Не все ли равно? Вся жизнь Цирцеи превратилась в череду увеселений с непрерывными смотринами. Она шла, окруженная толпой хорошо одетых мужчин и женщин, которые вслух восхищались ее внезапной прихотью прогуляться пешком по центру города, и снисходительно щебетали о том, что очередное зрелище от них никуда не уйдет… Может быть, за ее спиной у них были вовсе не такие довольные лица, но это Цирцею совершенно не интересовало, она была прекрасно осведомлена о человеческом лицемерии.
Почему она захотела сегодня прогуляться? Может быть, Цирцее нравилось видеть, как ее разочарованная свита пытается сохранять приветливые лица, и шлепать рядом с ней по асфальту в своей модельной обуви, вовсе не предназначенной для ношения на улице («Хорошо еще, что сегодня не было дождя!» - насмешливо подумала Цирцея, наблюдая за мучениями своих спутников). Саму Цирцею несоответствие прогулке своей обуви не особенно волновало. Она была великолепна, как обычно.
Она увидела его у подземного перехода. Точнее, сначала Цирцея услышала звуки флейты, а потом увидела юношу, который играл на этой флейте что-то незнакомое, но чарующее, звучащее поистине волшебно.
Он стоял, прислонившись спиной к стене перехода, шершавой, из грубо обработанных камней, его глаза были полуприкрыты, а пальцы быстро-быстро сновали от одного отверстия флейты к другому. Перед ним лежала старая, потрепанная охотничья шляпа, которая когда-то была, несомненно, настоящей гордостью шляпных дел мастера.
Цирцея, не задумываясь, шагнула к нему, потом протянула руку назад, резко приказала, не глядя на свою свиту:
- Купюру покрупнее.
Тот, кто выполнил ее требование, действительно не поскупился – Цирцея небрежным жестом бросила купюру (та спланировала точнехенько в старую шляпу) и попросила тоном, непривычно мягким для этой, поистине всемогущей, женщины.
- Сыграй мне что-нибудь красивое.
Юноша кивнул с достоинством, но без подобострастия, несколько мгновений постоял в задумчивости, а потом поднес флейту к губам и заиграл. Цирцея знала эту мелодию. Старинная английская песня о несбывшейся любви короля… Да, это были «Зеленые рукава», одна из тех мелодий, которые Цирцея любила до монастыря…
Юноша играл, и его флейта будила старые, казалось бы, навечно уснувшие воспоминания. Юноша играл, а Цирцея вдруг подумала о том, что ей будет очень трудно расстаться с этим замечательным музыкантом… И тут же тряхнула головой, отгоняя старые воспоминания, и улыбнулась своей наивности: зачем расставаться, если не хочется?
Цирцея еще раз окинула взглядом юношу, на этот раз подмечая все детали. Миловиден. Светлые волосы чисто вымыты и уложены. Лицо и руки ухожены. Улыбка приятная. Одет он был демократично – в джинсы и футболку, на ногах были кроссовки. Все его вещи хотя и были слегка потрепанными, но раньше стоили недешево, потому что выпущены были известными фирмами, и по карману были только богатым людям. Как странно… Пожалуй, такой мужчина достоин сопровождать Цирцею.
Она протянула юноше руку и улыбнулась:
- Пойдем со мной.
Он встретился взглядом с ее темными глазами. Его глаза, казалось, хотели прочитать ее душу, как будто пронизывали насквозь:
- Ты действительно этого хочешь?
Он спросил так, что Цирцея всерьез задумалась: а чего же на самом деле она хочет? И ответила серьезно, очень серьезно:
- Да. Я хочу, чтобы ты пошел со мной!
- Тогда пойдем.
Юноша убрал флейту в футляр и повесил за спину, деньги из старой шляпы он небрежно сунул в карманы, скомкав при этом крупную купюру, словно это была простая бумажка, не имеющая никакой особенной ценности, а старую шляпу залихватски нахлобучил на голову, не обращая внимания на недоумевающие реплики за спиной Цирцеи. Она же лишь беззаботно улыбнулась:
- Готов? Пойдем.
Слухи о новом увлечении Цирцеи расползались, как змеи. Прекрасный юноша, покоривший сердце суровой красавицы виртуозной игрой на флейте, как будто не был фаворитом на час. Он держался уверенно, спокойно и даже важно. Цирцея спросила его, пока они шли к месту очередного увеселения:
- И как тебя зовут?
Он помолчал, будто с трудом вспоминал собственное имя, а потом произнес спокойно:
- Зови меня Лин. А как мне звать тебя?
- Цирцея. – Хмыкнула холодная гордячка. Знакомство состоялось, и теперь только время могло показать, во что выльется эта случайная встреча.

Тогда она еще не носила это имя – Цирцея, она выбрала его, уходя из монастыря. Выбрала такое, потому что так и не смогла забыть жестокости единственного в ее жизни мужчины. Не смогла, хотя и очень старалась. Не смогла, хотя окружающие сестры сделали многое, чтобы помочь ей забыть.
У нее родился сын. Она назвала его Эндрю. Сначала молодая мать заботилась о своем ребенке, потому что обещала это сестрам, потом ей это понравилось… Она по-настоящему привязалась к своему малышу, и в этом тоже была заслуга сестер. В монастыре было не много детей, и малыш Эндрю рос, как маленький принц, в окружении заботливых женщин. Он никогда не испытывал недостатка ни в игрушках, ни в женской ласке.
Иногда в монастырь приходили красивые, богатые и самоуверенные люди, смотрели на послушниц монастыря, говорили с ними, и в их обществе переставали держаться высокомерно и чванливо. Послушницы этого монастыря умели вызывать доверие и расположение к откровенности своим поведением, таким милым, строгим и трогательно-открытым, когда не было необходимости биться за свою жизнь.
Молоденькая послушница не рассказывала о ребенке своим высокомерным гостям. Специальные упражнения без следа уничтожили следы родов с ее тела, и никто бы не догадался, что у нее есть сын, ее любимый, славный малыш.
Молодой матери не удавалось проводить все время рядом со своим ребенком. Слишком много ей нужно было узнать, многому научиться, измениться так разительно и бесповоротно. Ее уверенность в себе, как будто утраченная навсегда, возвращалась, тяжелыми каплями заполняя все ее существо. Женщина должна иметь силы изменить свою жизнь, иначе достойна ли она этой жизни?
Когда у тебя все получается, когда все вокруг восхищаются твоей силой, тогда ты начинаешь чувствовать эту самую силу, со временем свыкаешься с ней и не представляешь себе жизнь иначе. Применяя силу, ты становишься еще сильнее, и снова применяешь силу… Так до того момента, когда наступает всемогущество. Наверное, большинство людей не достигает всемогущества только потому, что время человеческой жизни так коротко…
У Цирцеи были хорошие учителя. Они обращались с ней ласково, но твердо, уверенно вели ее по пути совершенствования. Это благодаря им она стала Цирцеей – женщиной, которая никому не позволить оскорбить себя, обидеть, и которая всегда сможет за себя постоять.
Если раньше Цирцею можно было назвать просто миленькой, то после всех усилий косметологов и стилистов Цирцея превратилась в роковую красавицу, и именно этот стиль, недобрый, слегка отдающий красками женщины-вамп, пришелся ей по душе и превратился не просто в манеру поведения, а еще и в некую защитную окраску, внутри которой находилась она сама – душа Цирцеи.
Может быть, эта идея с замужеством и огромным приданным и не очень пришлась Цирцее по душе, но она, тщательно все обдумав, пришла к верному выводу: если ее друзья и покровители сделали ей такое предложение, значит, так было нужно.
Тем более… Тем более, что однообразие монастырских стен стало, внезапно, раздражать, и из защитного кокона превратилось в обузу. Ее ждал огромный мир, который еще не знал Цирцею, и с которым Цирцее хотелось познакомиться поближе. Показать себя, и чтобы мир изумился ей… Она была права, мир изумился ей, но это случилось уже чуть позже, а пока Цирцея искала отговорки, чтобы отсрочить свой выход в свет, и сама же признавала их несостоятельными одну за другой.
Она еще так молода. Ей предстоит многому научиться. Да, но сначала следовало бы научиться применять то, что она уже узнала от своих добрых учителей. Нужно применять свои новые навыки, иначе их можно просто утратить.
Девушке не хотелось выставлять себя на торги, как богатую, хотя и весьма разборчивую невесту. У нее не будет недостатка в предложениях, ведь мужчины так любят деньги… Ничуть не меньше, чем женщины. Впрочем… Почему бы ей не превратиться из безответной добычи в суровую хищницу? В эту игру можно играть и вдвоем. Посмотрим еще, кто преуспеет в этой замечательной охоте.
Сын… У нее есть сын, она будет скучать по своему мальчику, и он будет скучать по ней… Да… Не так уж много времени Цирцея проводила со своим ребенком. Впрочем, всегда рядом были женщины, готовые заменить ее малышу мать. Нет, ее мальчик еще слишком мал, чтобы всерьез скучать по своей матери.
Поняв. Что даже материнский долг не держит ее в стенах монастыря, Цирцея, наконец, приняла решение выйти в свет, и скоро стала звездой на небосклоне светской жизни. Все было прекрасно, пока холодная красавица Цирцея не встретила мужчину, которого полюбила всем сердцем, и именно тогда она поняла: придирчиво выбирать достойного и любить – это вовсе не одно и то же…

- Так не может больше продолжаться, Цир! Я не хочу делить тебя с этими людьми, которые постоянно находятся рядом с тобой, эта твоя свита… Они ненавидят меня, потому что ты уделяешь мне больше внимания, чем им. Я готов убить их всех, и меня самого пугает такое желание…
Цирцея осторожно закрыла рот возлюбленного ладошкой:
- Я все понимаю. Я устала рваться между тобой и ними. Они, действительно, моя свита, мои декорации и статисты. Сейчас я еще не готова от них отказаться. Но я найду для нас возможность встречаться наедине, без свидетелей, поверь мне.
На лице Лина появилась усталая улыбка:
- Хорошо. Я верю тебе, дорогая… Просто…
- Я постараюсь. – Решительно пообещала Цирцея, и лицо ее вовсе не выражало радости воссоединения с возлюбленным. Необходимость прятаться по углам сильно портит радость даже самой пылкой влюбленности… Особенно если ты являешься ярчайшей звездой светского небосклона.

Курт ошеломленно замер на пороге библиотеки… Довольно часто и раньше дела не позволяли ему сразу же выйти к гостям, и в число таких гостей входила светская львица Цирцея. Она относилась к ожиданию стоически и даже равнодушно: позволяла провести себя в библиотеку, и там с головой уходила в какую-нибудь книжку (разумеется, легкое чтение, но никогда – любовные романы, которые, впрочем, трудно было бы отыскать в библиотеке одинокого мужчины), или лениво перелистывала листы тяжелых фолиантов, рассматривая иллюстрации. Так было всегда. Но не сегодня.
Сегодня Цирцея мерила библиотеку быстрыми, уверенными шагами, так не похожими на обычную плавную походку светской красавицы. Она так явно была чем-то обеспокоена, что Курт не счел нужным отвлекаться на приветствия, а сразу же поинтересовался:
- Что случилось?
Цирцея, находящаяся во время начала вопроса в дальнем конце библиотеки, резко обернулась с возгласом:
- Ну, наконец-то!
- Что-то срочное? – Уточнил Курт, уже понимая, что да, срочное. Рассказ Цирцеи о событиях последнего месяца не занял много времени. Поняв, в чем дело, Курт, в основном, был озабочен тем, чтобы не дать улыбке предательски расцвести на своем лице. Девушка переживает все слишком сильно. Вот и выдумала проблему. Чтобы жилось веселее… А на самом-то деле…
- И чем я могу тебе помочь?
- Ну… Мы могли бы встречаться у тебя… Если ты не против, конечно… - Цирцея внутренне сжалась, ожидая отказа. Действительно, разве Курт позволит бывать в своем доме незнакомому мужчине, может быть, и из хорошей семьи, но… Цирцея и сама-то не знает о Лине ничего, кроме того, что уже не может без него жить.
- Могли бы. Почему нет? Если ты доверяешь мне настолько, чтобы познакомить со своим возлюбленным – я не буду иметь ничего против. Дом большой.
Конечно же, Курту любопытно было взглянуть на того, кто сумел завоевать сердце «льдинки» Цирцеи. Но не говорить же об этом вслух, и не превращать себя, тем самым, из благодетеля в просителя!
Курт и Цирцея расстались. Вполне довольные жизнью и друг другом, чтобы снова встретиться как можно скорее. Цирцея решила, что она все-таки рискнет, и приведет Лина к Курту сама. Не стоит давать ему адрес и предоставлять возможность добираться самому… Может быть, потому. Что в том, аристократическом квартале, так хорошо охраняемом от хулиганов и убийц, случайного человека ожидали неприятности другого плана – буквально круглосуточное дежурство ведущие там папарацци, зарабатывающие на жизнь горячими снимками знаменитостей в неожиданных ракурсах, аристократические сутенеры аристократических шлюх, продавцы дорогого дурмана и прочие ловцы доверчивых душ с богатыми кошельками. За себя Цирцея не боялась, но вот Лин… Лин казался ей не слишком избалованным жизненным опытом юношей. Что же… Порой все мы кажемся не тем, что мы есть на самом деле.

Курт встречал гостей в холле. Первой порог переступила Цирцея. Влюбленность явно пошла ей впрок: и следа не осталось от ее вечного холодного высокомерия, сейчас девушка светилась от счастья и только что не порхала над полом. Когда Курт увидел, кто пришел с Цирцеей, с его лица свалилась обязательная приветливая улыбка, заготовленная заранее, уступив место искреннему недоумению.
Надо сказать, что обожаемый Лин, увидев друга и благодетеля Цирцеи, не смог сдержать невольного возгласа изумления. Услышав его недоуменное:
- Не может быть! – Цирцея резко обернулась к своему возлюбленному:
- Ты чем-то удивлен? Я же сказала тебе, что Курт с удовольствием примет нас у себя в гостях…
- Ты не называла имени, Цир. Такого совпадения я бы пропустить не смог. – Лин выдавил из себя улыбку. Улыбка эта была довольно растерянной, но все-таки это была улыбка, что говорило о некотором самообладании возлюбленного Цирцеи. Она лишь пожала плечами:
- Нет? Может быть. Но что изменилось бы, назови я тебе имя?
- Не знаю… Может быть, ничего. Но теперь-то точно изменится все. – В голосе Лина откуда-то появились усталость и обреченность. Цирцея вздрогнула:
- Да что, в конце концов, произошло? Лин, не молчи!
Лин взглянул в глаза стоящему у лестницы аристократу:
- Курт, ты ничего не скажешь?
- Ну… Я не ожидал увидеть с Цирцеей тебя. Но… Знаешь, нисколько не удивлен, что судьба свела вас вместе. Вы оба слегка сумасшедшие, не от мира сего. Осталось только надеяться, что вы нашли друг друга навсегда.
- Хорошее напутствие. Я тоже на это надеюсь, Курт. А теперь, пожалуйста, объясните мне, что здесь происходит! – Если Цирцея и была растеряна, то она умело скрыла свою растерянность. О, ее научили владеть собой в любых ситуациях, и даже когда с ситуацией еще вовсе ничего не ясно.
Курт пожал плечами. Он нисколько не сомневался в самообладании Цирцеи. Но понравится ли ей то, что она сейчас так жаждет узнать? Все будет зависеть от того, насколько сильно уже Цирцея успела привязаться к Лину…
- Я все расскажу, Цирцея. Наша с Лином странная таинственность, как ты ее могла бы охарактеризовать, объясняется просто некоторым замешательством… Давайте пройдем в мой кабинет и обсудим свои дела за чашечкой кофе… И, может быть, даже не одной, потому что разговор, скорее всего, окажется долгим. А ты, брат, - обратился Курт к Лину, - сможешь, наконец, осмотреть мой городской дом. Ты же хотел, да все времени не находилось.
- Да, брат. – Кивнул Лин, потом обернулся к Цирцее, - Пойдем, Цир.
Цирцея медленно переводила взгляд с одного на другого:
- Вы – братья?
Ответа она не дождалась. Лин лишь загадочно улыбался, а Курт молча пошел вперед, и Цирцее не оставалось иного, кроме как последовать за Куртом. Когда они удобно расселись по креслам с чашечками кофе в руках, Курт сказал:
- Да, мы с Лином братья. Я старше, как ты можешь догадаться. У нас с ним разные матери, но один отец. Но это, полагаю, не самое главное, что я должен тебе рассказать. Я никогда не говорил, а ты не спрашивала… Но теперь отступать некуда. И я, и Лин являемся принцами правящего герцогского дома, наш отец – великий герцог, то есть, номинально – глава этой страны…
Цирцея не показывала эмоций, хотя внутри нее все бурлило и кипело. Принцы короны… Да, Цирцея никогда не спрашивала у Курта о его положении в обществе, хотя и понимала, что в монастырь кого попало не пустят. Курта она считала человеком достойным… Но вовсе не принцем-наследником, каковым он оказался!
- Ну… Я поняла, кто ты, Курт. И даже догадалась, что в монастырь тебя привело вовсе не праздное любопытство… Ведь принц-наследник еще не женат?
- Да, именно. Я должен найти и взять в жены женщину, достойную быть главной женщиной правящего дома.
- И какими тебе показались женщины из монастыря?
- Они прекрасны, полны достоинства, и каждая из них могла бы стать мне хорошей женой, потому что все они знают, что такое долг и необходимость. С одной из этих дам я даже подружился, и понял, что тот, кто разбудит страсть в сердце любой из этих монахинь, станет очень счастливым человеком, и очень несчастным станет тот, кто женится на любой из них без любви.
- Почему ты не женился на этой своей подруге? – Взволнованно спросил Лин. – Отец, того и гляди, потеряет терпение…
Курт печально улыбнулся:
- Потому что я не разбудил сердце Цирцеи, братишка. А я видел, как жестока она может быть к тем, кого не любит. Мы подружились, и это прекрасно. Я не теряю присутствия духа, и надеюсь, что когда-нибудь в монастыре Слез Невинных появится новая послушница, которая полюбит меня, а я ее… Бывают же чудеса, да, брат?
Лин на ощупь нашел руку Цирцеи, сжал ее и ответил очень тихо:
- Да, бывают.
Однако Цирцея не собиралась останавливаться на достигнутом. Принцы из правящего дома тоже имели право на частную жизнь, поэтому подданные знали в лицо лишь правящую венценосную пару: великого герцога и великую герцогиню, а их отпрысков знали только по именам. Но иногда и знание имени значит немало:
- Хорошо, с Куртом все понятно. Но я что-то не припомню среди принцев дома ни одного по имени Лин. Или… Ты бастард? – Вопрос вырвался у Цирцеи быстрее, чем она смогла подумать, а не оскорбит ли Лина такой вопрос. Судя по тому, что на лице у ее возлюбленного появилась открытая, прямо-таки детская улыбка, вопрос его не оскорбил. Зато в голосе Курта звучала настоящая обида за брата:
- Ну, почему же сразу – бастард? У нашего отца пятеро детей, четыре принца и одна принцесса. Со мной мы уже разобрались, я – принц-наследник правящего дома. А это, позволь тебе представить, третий принц дома, Лореллин.
Цирцея вздрогнула. Не то, чтобы она никогда не слышала о золотоволосом красавчике Лореллине… слышала, и даже слишком много всего. Свое имя он получил за золотые волосы, и голубые, как небо, глаза.
От природы юноша точеным сложением, смазливой мордашкой, независимым нравом и цепким, пытливым умом. Наверное, судьба зло пошутила над окружающими, когда ко всему этому наградила Лореллина еще острым языком и независимыми суждениями. Это был самый прекрасный и самый несносный принц правящего дома. Он презирал вечно окружающих всех принцев детей аристократов и искал себе приятелей на стороне, выбирая их по личным качествам, а не по положению в обществе.
Больше прочих страдали от колких насмешек принца аристократские дочки. Прекрасный златокудрый юноша был ценной добычей, но приручить такого редкого зверя было куда как нелегко. В конце концов великий герцог уже отчаялся и махнул на сына рукой... И вот этого-то красавчика угораздило полюбить Цирцею...
На лице светской львицы появилось выражение странной мечтательности:
- Значит, ты – тот самый Лореллин? И как ты оказался на улице с флейтой? У отца наконец-то лопнуло терпение, и он выставил тебя из дому?
Лин отрицательно покачал головой:
- Нет, у нашего отца терпение поистине безграничное. Простоя я как-то слишком устал от своей повседневной компании и решил на время сменить обстановку. И ни на миг об этом не пожалел...
- Знаешь, я не представляю, как мы с тобой могли не встретиться. Мы же созданы друг для друга.
Лин вздохнул:
- Конечно, все это так... Принц дома и светская дама, богатая наследница, ищущая себе мужа... Ты не представляешь, как я ненавижу сопровождающие тебя оценивающие, сальные взгляды... Сколько я смогу выдержать эту пытку? Я хочу, чтобы ты принадлежала мне, мне безраздельно!
Цирцея, как истинная женщина, решила, что в этом случае усложнять ситуацию ни к чему, и с дивной непосредственностью предложила:
- А ты на мне женись. Сразу же все соперники уйдут в неведомые дали.
От такого предложения и Лин, и Курт на некоторое время онемели. Наконец, Лин, справившись со своим изумлением, спросил, все еще не веря своим ушам (уж слишком просто сбывалась такая мучительная для него любовь):
- И ты выйдешь за меня замуж? Зная все то, что говорят о принце дома Лореллине?
Цирцея как будто на мгновение задумалась, а потом легко кивнула:
- Ну да. А что делать, если я полюбила тебя, а ты оказался принцем дома Лореллином?
- Ты смелая женщина, Цир. – Резюмировал Курт все еще растерянно. Ему не верилось, что какая-то женщина покорила сердце брата настолько, что Лореллин готов даже на ней жениться. Цирцея кивнула:
- Возможно. Но, Лин, не ты один умеешь делать сюрпризы... Не спеши предлагать мне руку и сердце, подумай... И еще... Я никогда не была замужем, но у меня есть ребенок. Мальчик...
Лицо Лина менялось стремительно. Изумление, ошеломление, но не намека на брезгливость. В голосе звучала явная растерянность:
- Для молодой матери ты прекрасно выглядишь. А он красивый, твой сын? Как ты?
- Красивый. Он славный малыш, совсем не капризный. Правда, женщины в монастыре совсем избаловали его...
- Прекрасно. Беру вас обоих, и закроем эту тему. Курт, будь добр, позвони отцу, скажи, что завтра я приеду к обеду и представлю семье свою невесту.
Курт хихикнул:
- А почему ты сам не хочешь этого сделать?
- Боюсь, старик или не поверит, или лишится памяти от счастья. А заодно, для солидности, можешь сказать, что ты мне ее сосватал. Тогда отец точно тебе поверит.
- Ну... Хорошо. Жаль, я е увижу лицо отца, когда он услышит эту новость.

Великий герцог стоически перенес весть о женитьбе своего третьего сына на светской львице с ребенком, а, познакомившись с Цирцеей, и вовсе перестал сомневаться в выборе сына. Цирцея будет прекрасной женой для принца, а ребенок в доме, может быть, сделает Лореллина серьезнее.
Свадебная церемония была пышной и красивой. Свидетелем со стороны жениха был наследный принц Курт, свидетельницей со стороны невесты была монахиня из монастыря «Слез невинных», которая не так давно спасла две жизни: жизнь той, кого сейчас называют Цирцеей, и ее ребенка.
Что бы там ни говорили о причинах, побудивших холодную красавицу и слишком разборчивого принца соединить свои судьбы, все они все они были немножко правы и немножко не правы. Конечно, принцу нужна была рядом с ним стерва, и девушки аристократки были для него слишком хорошо воспитаны. Конечно, Цирцее надоело покорять сердца простых смертных, и только принц сумел добиться от нее взаимности. Но только... Сплетники забывают о том, что любовь сметает все преграды со своего пути.
И, конечно же, никто не удивился тому, как радушно Цирцею приняли в герцогскую семью. У нее было такое огромное приданное, а лишние деньги еще никому не мешали. Но вообще-то... В монастыре Цирцее дали не только несметное богатство, но и умение всегда оставаться настоящей леди.

---

Про магов

После сегодняшнего было бы правильно именно эти стихотворение здесь поместить

Ты думаешь, все это просто так:
Взмахнул рукой – и солнце загорелось,
Земля его сиянием согрелась
И отступила тьма – извечный враг?

Да нет, мой друг… Пусть маги беззаботны,
В свое искусство нежно влюблены
И создают иллюзии охотно –
Поверь, и магам тоже снятся сны.

Что в этих снах? Кто манит их к себе,
Кто отдает невиданные силы?
Кто принуждает к спорам и борьбе
От самого рожденья до могилы?

Пресветлый князь. Претемный властелин –
Как отраженье в зеркале друг друга,
Не линия подножий и вершин –
Начало и конец сплошного круга.

Уйдет один, а следом и другой,
Их тронам долго не стоять пустыми.
Лишь кто-то верный, может быть, с тоской
Прошепчет стертое годами имя.

А новый маг, задорно хохоча,
Играет с истиной, опасности не зная…
Колода карт связующих начал
Одну уронит, да она пустая.
17.09.2007

---

Ваш новый фаворит

Было написано после бала в Новосибирске. За вдохновение я должна быть благодарна в первую очередь Сове.

Я не слишком люблю столицу, и нисколько этого не скрываю. Должно быть, именно благодаря этому факту столичная знать всегда так рада видеть меня на своих балах и прочих увеселениях. Прямо мне этого не говорят, но я знаю (слухи же не спрячешь), считается, что мое появление на любом развлечении света делает его в глазах столичной знати вполне удавшимся. Очень уж редко у меня случаются подобные приступы общения, и еще реже – в столице.
В тот раз мне просто некуда было деться. В мои обязанности вменялось сопровождать двух юных девиц, приехавших из наших отдаленных краев покорять столицу, и я добросовестно выполнял при них обязанности сопровождающего и частично няньки. Многие из старых знакомых удивлялись такой необычной сговорчивости, в обычное время мне вовсе не свойственной. Объяснение для такой сговорчивости, конечно же, было очень простым: отец милых крошек в свое время оказал мне неоценимые услуги, а даже маркизы иной раз склонны отдавать долги в меру своих сил и возможностей.
И вот, я отдавал долги. Я водил девочек везде, где было хоть что-то интересное для их молодых глаз и умов, но, конечно же, все показанное им мною не могло затмить главного события, ради которого мы сюда и явились: ежегодного королевского бала. Именно здесь девочки впервые явят себя свету, и свет, посмотрев на них, решит, блистать ли им на балах фаворитками, или оставаться серыми провинциалками, как бывало со многими неудачливыми девицами, у которых нет ни особенно звучного имени, ни больших денег. У дочерей моего благодетеля виконта тоже не было особых связей и богатства. Зато у них был я.
То есть девочки этого еще не оценили. Им, конечно, нравилось, что их сопровождает в столицу приятель отца, взрослый мужчина, элегантный и знатный, и, к счастью, они еще не успели наслушаться всех слухов, которые ходили обо мне в столице. И то сказать, что у нас в горах считается нормальным и простительным поведением, здесь, в столице, выглядит почему-то вызывающим, эпатажным, иной раз просто недопустимым… Ну, правда, Черным Маркизом меня прозвали лишь отчасти потому, что я предпочитаю черный цвет в одежде, и, сдается, даже вырядись я во все белое, прозвища моего это глупое действие не изменит.
Итак, моя экстравагантность, загадочность и умение танцевать делали меня желанным гостем на любом приеме. Эти же качества, да еще слухи о моей бесконечной холодности (и о моем богатстве, заработанном чернокнижным искусством, что было… пожалуй, не совсем абсолютной ложью) делали меня желанной дичью в глазах столичных красавиц, стремящихся сделать выгодную партию. Но я по-прежнему оставался холоден, хоть и изысканно учтив с дамами, приберегая руку, сердце и богатство для той, которую еще не встретил, но которую, я верю, обязательно встречу.
Я и мои спутницы без труда получили приглашение во дворец, на королевский бал. Хотя бы потому, что раньше я на королевских балах не бывал ни разу, хранила меня судьба от подобного не слишком полезного времяпровождения. Ну, или не судьба. Дела были, очень важные дела, не терпящие отлагательств и перерывов на развлечения, даже если эти развлечения приравниваются к проявлению дворянином верноподданнических чувств. Я мог прожить без того, чтобы пресмыкаться перед королевской семьей, ведь мне ни нужны ни титулы, ни деньги, ни влияние. Первое и второе у меня и так есть, а третье… Ну, хорошо, признаюсь, у меня есть способы повлиять на человека посильнее, чем королевская милость или немилость.
Собственно, мы так и планировали, чтобы прогулка по столице закончилась королевским балом. Если после бала у моих спутниц все еще останутся пыл и силы, мы продолжим их знакомство с этим красивейшим и порочнейшим городом, но до той поры еще нужно дожить. Пережить бал, которого Анжелика и Мари-Аньез, мои милые спутницы, ждали с таким нетерпением. И вот, наступает вечер, напялены шикарные наряды, подана карета – мы отправляемся в королевский дворец. На был. Танцевать и веселиться. Почему я не нахожу много удовольствия и веселья в том, чтобы общаться с придворными хлыщами и их расфуфыренными дамами? А общаться придется. Я же, все-таки, ни так себе, мальчик из провинции, а известный своей неповторимостью Черный Маркиз.
Да, пожалуй, наше появление было достаточно эффектным. Я, весь такой неповторимый, в черном (для разнообразия в белой рубашке, и, опять же, белый атлас отлично гармонируем с черным бархатом), сопровождаю двух прелестных девиц, одну в зеленом, а другую в фиолетовом платье. Надеюсь, моя показная строгость достаточно оттеняла их юную жизнерадостность. И, конечно же, все стразу обратили внимание на моих спутниц. Раз уж сам Черный Маркиз…
Первый танец я танцевал с Мари-Аньез, а после и Анжелика тоже не обходилась без моего внимания. К чести девиц отмечу, что очень скоро мое внимание стало им без надобности, они оказались окружены кавалерами, купались в их внимании, предоставив мне заниматься своими делами. А я, будучи оттеснен от этой веселой юной жизнерадостности, признаться, даже слегка заскучал.
Ощущение скуки… Совсем не новое. Мне никогда особенно не нравились балы и приемы. Развлекаться на подобных собраниях можно, в основном, двумя способами: бесконечно танцевать, или попытаться найти себе нескучного собеседника и провести время за разговором. Я танцевал, один танец за другим, каждый раз приглашая другую даму (естественно, если дело не касалось опекаемых мной красавиц-сестер), а в перерывах между танцами слонялся по парадным залам дворца, открытым для гостей, разглядывал обстановку, в который раз дивясь хорошему вкусу оформления (для королей, как правило, не свойственен хороший художественный вкус).
Как выглядит король – я представлял. И даже портрет видел королевской четы. А вот лично встретиться не довелось ни разу. Не так уж часто я бывал в столице, а в королевском дворце и вообще в первый раз оказался сегодня. Его Величество наверняка тоже был слишком занят делами государственными, чтобы искать со мной встречи из праздного интереса. А из не праздного… Сдается мне, король был одним из тех счастливых людей, которые никогда не будут нуждаться в моих услугах.
Король был человеком сильного обаяния, и обаяние это применял в мирных, практически, целях – хотел, чтобы подданные его любили. Подданные же преклонялись перед обаянием и мудростью своего правителя (во всяком случае, их придворная часть), и старались всяческими способами выразить свои чувства к обожаемому монарху. Так у короля обстояли дела с государством. А личная жизнь… Что ж, и там у него было получше, чем обычно бывает у королей.
Супругу свою, королеву, Его Величество не любил. Была она женщина не шибко красивая, излишне полная и склонная к чрезмерным аскетизму и набожности. У короля, впрочем, хватало проницательности, чтобы оценить в королеве ясный ум и он советовался с ней по государственным вопросам, нисколько этого не скрывая, даже заявлял иной раз, что нашел в Ее Величестве истинную поддержку и опору, женщину, с которой смог наконец-то разделить тяжесть короны.
То есть тяжесть короны Его Величество делил с королевой, а постель – с королевскими фрейлинами, и прочими юными милашками, которых во дворце всегда хватало, и которые только и мечтали о подобной чести… Ведь сам король обратил внимание, снизошел… Итак, королева получила уважение супруга и делила с ним тяжесть короны, а ее фрейлины оправдывали свое существование тем, что делили с королем тяжесть постели. Таким образом все были более-менее довольны сложившейся ситуацией, и делали вид, что ничего особенного не происходит, обычный династический брак, который оба супруга используют к собственной выгоде.
Признаться, я не слишком верил в то, что говорили о короле доброжелатели: это человек высокого обаяния, который, при всей свой любви к власти (ему, знаете ли, нравилось быть королем) был человеком с прозрачной, чистой душой, не омраченной вселенским злом. Он бывал гневен, как любой, но не жесток, веселился, иной раз, как ребенок, и ценил людей, умеющих его развеселить, но при том и милости, и наказания раздавал вне зависимости от своего настроения, предварительно хорошенько обдумав, к чему приведет принятое решение.
Портрет получался красивенький, ничего не скажешь, а вот живой человек из этих славословий что-то не вырисовывался. Власть портит – это аксиома, и тот факт, что Его Величество чувствует себя на своем месте, любит свою корону и свой трон, ничего, по сути, не меняет. Ну, любит, да… Власть же, а не людей. Государь он хороший, а когда разговор заходит о человечности… Сомневаюсь, очень сомневаюсь, что наш король и в самом деле такой идеальный, как о нем говорят.
Хотя… Может быть, он и в самом деле та светлая душа, как о нем говорят. Одного взгляда в голубые глаза мне хватило, чтобы поверить в это – мы танцевали итальянский танец, и лишь на мгновение встретились глазами и ладонями – но этого мне хватило, чтобы попасть под его титаническое обаяние (я – натура не из слабых, меня не так просто подчинить своей воле, скорее, даже невозможно, но иногда я позволяю себе тянуться вслед душам сильным, будь они хоть возвышенные, хоть озлобленные и полные жестокости, если мне кажется, что общение с обладателем такой души будет мне полезно).
Его Величество едва заметно кивнул мне, как старому знакомому, я ответил ему более глубоким поклоном, в соответствии с этикетом, и мы разошлись, каждый в сопровождении своей дамы. Вот и познакомился с королем. Только я знаю, что это король, а знает ли король… Оказалось, знает. Слуга принес мне записку, в которой значилось, что Его Величество рад видеть меня на балу и желает предоставить сне аудиенцию завтра… Хорошо хоть, не сию минуту. Аудиенция, надо же. И что, спрашивается, этой светлой душе могло понадобиться от чернокнижника? Все у него есть, чего люди обычно желают: власть, почести, деньги, женщины. Любви, быть может, настоящей нет, но таковая для монарха, скорее, в горе, не в радость.
Правда… Что я знаю о жизни королей? С кем они говорят, кто и почему вызывает у них интерес. Мне о короле рассказывали достаточно, чтобы меня взяли большие сомнения в правдивости рассказанного, так, может быть, и ему… Хотя, что можно обо мне рассказать, и зачем? Не велика птица – Черный Маркиз. Нет, сегодня я думать об этом не стану, а завтра и так все станет ясно… Очень на это надеюсь.
Я издалека поклонился Его Величеству, всем своим видом показывая, что понял, польщен, буду непременно, жду с нетерпением… Правда, я не юная девица, чтобы уж так надолго привлечь внимание Его Величества, но все равно, выразить признание и нетерпение монарху лишним не будет, наоборот, придворным этикетом подхалимов приветствуется.
Хотя обычно я человек терпеливый, забавы ученого терпению учат быстро. Да и завтра – это уже, можно сказать, сегодня, ночь перевалила за полночь. Воспользовавшись тем, что танцы прервала какая-то очередная фривольная игра, до которых так были охочи придворные, я покинул бальную залу и пошел прогуляться, сейчас, для разнообразия, без опекаемых мною девочек, которые обе давно отыскали себе кавалеров поинтереснее, а, главное, незнакомых.
Я бродил по драпированным тяжелыми тканями переходам и раскланивался с такими же, как я, гостями, проигнорировавшими игру. Кто-то из моих знакомых, практически не бывающих в столице, а потому становящихся время от времени очень смелыми, сказал про такие игры, что играть в них нет смысла, потому что всегда возможны лишь два исхода: либо король выиграет, либо король будет очень недоволен. Ну и какой исход игры предпочли бы лично вы? Вот то-то же.
Однако я совсем отвлекся. Лично мне королевская немилость не грозила, и еще долго не будет грозить, надеюсь. Напротив… Но не будем забегать вперед. Я думал не о милости короля. Я думал о том, как вернусь домой, в свои горы, к незаконченным опытам, недочитанным книгам, недописанному манускрипту. К старым знакомым, с которыми не нужно изображать из себя светского человека и шарахаться от их жен и дочерей, дабы они не подумали, что проявляю к ним излишнее внимание, и не вообразили себе невесть что.
Конечно, совсем не обращать внимания на женщин неприлично, поэтому… Но что-то я стал уставать от постоянных игр в флирт. Старею, что ли? Так вот, я встретил ее в одном из переходов, он шла неспешно, как будто все время мира было к ее услугам, и смотрела на роскошь дворца презрительно… А вот это показалось мне странным. Здесь все оформлено действительно богато и роскошно, да еще и со вкусом. Я редко любуюсь чужими интерьерами, но здесь действительно было, на что посмотреть и чему поучиться.
Я откровенно старательно поклонился встреченной даме и думал уже отвернуться, когда заметил в ее глазах удивление, смешанное с… недовольством, или высокомерием. Похожее выражение в глазах у людей, когда кто-то в их присутствии делает вещи, почти (но не до конца) непозволительные. Но… Тогда возникает вопрос, что же я сделал не так. Потому что… Я не чувствовал за собой никакой вины. Дама, кажется, прочитала у меня в глазах вопрос, повела плечами и ответила, хотя вопрос не был задан вслух:
- Нет, нет, ничего особенного. Мне тоже не всегда нравится выполнять все положенные формальностями процедуры, и я не вижу большой беды в их отсутствии.
После того, как она заговорила со мной, уйти было бы не вежливо, и я поддержал начатый разговор:
- Сударыня, если я допустил какую-то ошибку, то это было сделано ненамеренно, и я прошу простить мне мою провинциальную неловкость. – Голос мой полон смирения, а глаза изучают собеседницу. Не очень молода. Не сказать, чтобы красавица, но шарм в ней есть. Она явно заботится о своей внешности, следит за собой.
- Это слова уверенного в себе мужчины. Такая редкость в наше время. Как Вам нравится во дворце? Вы не скучаете? Всем довольны? Порой здесь все уныло, скучно и фальшиво, несмотря на красивое внешнее обрамление. – Она величественно повела рукой, указывая на чудесные драпировки, ковры и прочие украшения, во множестве присутствующие в залах дворца.
Я пожал плечами. Надо же, придворная дама и подобная прямота… Не слишком-то вяжется.
- Я не большой любитель светского общество, хотя о собравшихся здесь сегодня, если меня спросят, на всякий случай буду говорить: более блистательного общества мне уже давно не доводилось наблюдать. Самое забавное, что это будет правдой, ведь я, мизантроп и бука, вообще редко когда снисхожу до общества.
Женщина весело сверкнула глазами:
- Какое, все-таки, приятное знакомство можно свести во дворце. Значит, общество, хоть и блистательное, Вам не слишком по нраву. А что Вы думаете об отдельных людях?
- Каких именно людях? – Осторожно поинтересовался я. По тону и лицу ее не скажешь, но, может, у этой женщины именно такой способ заигрывать с кавалерами? И оскорбить ее не хочется, но еще меньше хочется дать ей повод подумать обо мне, как о добыче…
- О короле, его фаворитках, королеве-жене и королеве матери… - Уф… Это скорее пахнет проверкой на лояльность, чем заигрыванием. Ну что ж, коли так, побеседуем. Я человек свободный, свой долг по отношению ко своим юным спутницам выполнил, скучать им здесь не дадут, а когда еще мне попадется такая интересная собеседница… Что-то подсказывало мне, что эта женщина рассказа о моих тонких наблюдениях в сфере высшего общества за нелояльность не примет.
- Я попробую удовлетворить Ваше любопытство, но давайте прогуляемся, я еще не все здесь видел. – Я протянул даме руку, и она подала мне свою:
- Что ж, пойдемте. Если хотите, я покажу Вам интересные места в этом дворце.
Я хотел. Прошло совсем немного времени, и я понял, внезапно, что мне хочется бесконечно идти рядом с этой женщиной, рассказывать ей о чем-нибудь, выслушивать ее очень разумные ответы или комментарии, смотреть на интерьеры, к которым она подводила меня и слушать, как она рассказывает об устройстве дворца. Это было очень странное чувство, радость, удовольствие от общения с приятной собеседницей… И уж она-то точно не вздумает на меня поохотиться… Если только я не дам ей к этому повода. Очень серьезного повода. Я слегка пожал руку своей спутницы:
- Вы не устали беседовать? Пойдемте танцевать!
Она вздрогнула, как будто подобное предложение показалось ей чем-то неприличным… А, быть может, все дело в том, кто зовет ее танцевать? О том, что такая женщина не любит или не умеет танцевать, я не думал. Надеюсь, она не откажет мне в моем порыве, а то буду тут стоять дурак дураком… Наконец, моя спутница кивнула:
- Пойдемте. А поскольку я танцую далеко не все танцы, что нынче танцуют на балах, надеюсь, Вы позволите мне самой выбрать…
- Конечно. Сколько угодно.
- И еще. Вы рассказали мне о короле, королеве, юных фрейлинах, готовых на все ради своего государя, но я ни слова не услышала о королеве-матери.
Ох, и далась же ей эта королевская семейка! Как будто больше в этом мире говорить не о чем. Я ответил со вздохом:
- А что я могу о ней сказать? Я слышал, что королева-мать не любит шикарных развлечений, устраиваемых сыном, и под любым предлогом старается их избегать. Я ее не видел, поэтому ничего не могу о ней сказать, кроме двух вещей: разумная, значит, женщина, раз не хочет просто так время переводить, и положение ее при дворе достаточно стабильно, раз она может себе это позволить.
Моя спутница рассмеялась:
- Исчерпывающий ответ. Ну, что ж, на нет и суда нет. Пойдемте танцевать.
Мы вернулись в танцевальный зал и не расставались до конца бала. Мне было все равно, что окружающие как-то странно на нас поглядывали… Неужели мужчине можно увлечься женщиной много моложе себя, а женщиной старше – никак? В высшем свете никак не разберешь, что хорошо, а что дурно, не стоит особенно и стараться. Она уходила первой. Я спросил, робея (неужели я еще способен когда-то робеть):
- Смогу ли я увидеть Вас снова?
Она улыбнулась. Кажется, моя внезапная пылкость показалась даме забавной:
- В жизни может приключиться все, что угодно. Почему нет. До свидания.
Я церемонно раскланялся и проводил свою пассию глазами. И в самом деле, жизнь может столкнуть нас в самый неожиданный момент. Бал закончился, теперь нужно забрать девочек, отправляться домой и как следует выспаться, ведь завтра мне предстоит встретиться с королем. По чести сказать, все в мире приемы у различных монархов я променял на одну-единственную встречу с женщиной, о которой ничего не знал, даже имени… Но я так чувствовал, и спорить со своими чувствами было глупо.

К королю я явился в назначенное время, надев на лицо маску пополам из сосредоточенности и улыбчивости. Вполне вероятно, что августейший монарх хотел бы видеть во мне определенные черты характера, но я не знал, какие, и не мог ему подыграть. Поэтому решил создать образ, максимально схожий с моим реальным, чтобы потом не ошибаться и не перестраиваться. Ну, а про короля и свои профессиональные услуги, как несочетаемое сочетание я уже, кажется, говорил.
Его Величество был мил, любезен, ничуть не кичлив, что показывало его с хорошей стороны – он не настолько зазнался, чтобы играть во всемилостивейшего монарха, когда в этом нет большой необходимости. Я был вежлив, сдержан, предупредителен, но не лебезяще подобострастен, как королевские придворные, и, надо полагать, этим выгодно от них отличался.
Мы славно беседовали не о чем и немного – о политике, когда в двери приемного покоя прошествовал мажордом и завопил (немелодично, зато громко):
- Ее Величество королева-мать!
Я, было, поднялся, чтобы уйти и не мешать встрече сына и матери, когда Его Величество добродушно улыбнулся, с едва скрываемым выражением удовольствия от тонкой, хорошо разыгранной шутки:
- Останьтесь. Думаю, матушка рада будет Вас видеть.
Пришлось покорно кивнуть и остаться слушать жеманное квохтанье престарелой королевы. То есть я так думал около полуминуты, пока в двери не вплыла, с очаровательной улыбкой на лице, моя вчерашняя знакомая. Она подошла к сыну, нежно поцеловала его в макушку, затем развернулась ко мне, подала руку:
- Ну вот, я же говорила, в жизни может произойти все, что угодно. Надеюсь, Вы рады нашей встрече?
Так вот почему, когда мы танцевали, придворные бросали на меня такие странные взгляды. Я выбрал одну из самых титулованных партнерш для танцев. Что ж, тем лучше. Это будет даже красиво – не таить от дамы так внезапно вспыхнувшие чувства. Я церемонно поклонился:
- Я очень рад нашей встрече. Теперь, если меня спросят о королевской семье, я честно могу сказать, что пребываю в бесконечном восторге от королевы матери.
О чем еще я могу сказать? Теперь я гораздо больше времени провожу в столице и в королевском дворце. Ходят слухи, что король советуется с чернокнижником о каких-то важных и тайных делах, и мы с Его Величеством не пресекаем этих слухов, потому что оба очень любим его мать.

---

Прыжок

Это стихотворение мне, кажется, приснилось. Я проснулась и записала его ночью.

Обрыв, разбег, прыжок... «Пока!»
«Ты счастлив?» «Нет».
Вчера еще моя рука
Была в твоей.
Вчера еще... И что сказать,
Раз вышел срок?
Вчера – смотреть в твои глаза,
Теперь – прыжок.
2-3 октября 2007 г.

---

Эмиссар

Бред, конечно. Причем полный бред. Я не сатанистка... Но иногда заигрывать с тьмой так интересно.
«И сказал им Лукавый: поклонитесь Мне, и я дам вам все, чего вы попросите у Меня. И были они слабы, и поклонились Лукавому, и присягнули ему на верность, и он принял их присягу, хохоча над ними, ибо не был он праведен и был хитер. И тьма пала на землю, и досталось им по их злодеяниям, ибо чего не просили бы они, но считали, что просят лишь справедливости, и души их отправились в ад, ибо предались они под черного покровительство неверного, а он никогда не заключает сделки, если не полагает обмануть».
Лис тяжело вздохнула и закрыла книгу. Черт возьми, может, Сатана и черен, и лукав, но на то он и Князь Тьмы, чтобы обманывать глупцов, попавших в его руки. Раньше нужно думать, с кем связываешься. С Сатаной могут стать на равных или белейшие праведники, или сильнейшие злодеи. Но бывает еще так: человек вполне мирный и даже немного порядочный, может заключить союз с темными силами. И тогда, если сатане нужен такой союз, он присылает своих эмиссаров.
Лис любила тьму так, как только может девушка в шестнадцать лет любить все странное и непонятное. Может быть, потому и жутко привлекательное, что непонятное. Лис не помнила, когда ее неуемное любопытство сыграло с ней злую шутку, и она осталась один на один с магией, и не просто магией, нет, намного хуже – темной ее стороной.
Лис была уверена в победе именно этого направления магии, и причиной этой уверенности была простая человеческая ложь. Люди лгут себе и друг другу, лгут с самого своего рождения, и чем старше становится человек, тем искушеннее он становится во лжи. Если человек не умеет лгать – он потерян для мира. Просто потому, что безо лжи человеку нельзя никак. Ни тебе лести, ни тебе сокрытия своих чувств, ни тебе никакого геройства.
Человек, не лгущий подобен неандертальцу, ибо в каменном веке техника лжи не была развитой и изощренной. Однако с тех пор теория и практика лжи шагнули далеко вперед, и теперь Лис смело пользовалась всеми плодами веками развиваемого искусства лицемерия. Но, хоть порой она и лгала довольно умно, Лис старалась не злоупотреблять этим замечательным даром.
Собственно говоря, с чего началось ее увлечение тьмой? Не потому ли девушка шагнула во тьму, что свет лжив, как и люди, которые им прикрываются? Тьма для кого-то, кто раскусил и людей, и эти побасенки о добре, предпочтительней. Свобода и спокойствие. Почему свобода? Потому что тьма не считает твои грехи и добрые дела. Она считает только дела, полезные тьме. Эти идут в зачет. А в остальном – будь ты хоть ангел небесный - тьме в этом разницы нет. перед ней равны все, кто ей служит. Иногда Лис казалось, что время ее единства с тьмой никогда не придет. Когда же она решила, что будет особенной? Не тогда ли, когда пришла полоса удачи: из всех рискованных. Приятных, изысканных приключений, а так же неприятностей Лис выходила с одинаковой легкостью. Так, словно кто-то, подкидывая ей ту или иную ситуацию, проверял ее реакцию на разные происшествия, чтобы составить о ней впечатление, как о личности в целом.
Лис прошла все эти тесты на вполне приличном уровне, во всяком случае, так думала она. перед сильным не сгибалась, слабого не щадила. Если нужно было, – могла пустить в ход зубы и когти, а все-таки предпочитала обходиться ехидными и злыми словами. Слова иногда ранят намного лучше, чем дела. Это Лис тоже знала. Она жила в мире фантазий, но при этом неплохо разбиралась в реальности, потому, хотя бы, что смотрела на жизнь как бы со стороны. А со стороны всегда виднее, почему-то.
В конце концов, Лис научилась быть терпеливой. Она научилась ждать. По существу, вся жизнь ее была в ожидании, хоть и прошло этой жизни всего ничего. Ждать приходилось многого. Сначала – понимания, нежности, любви, потом – силы выдержать всю боль и тоску зависимого человека. Человека, зависимого от стаи, от общественного мнения. Потом ей стало легче переносить боль и невзгоды, и она смирилась с тем, что одинока. Теперь Лис снова ждала, и ожидание ее становилось все мучительней, а боль – все неистовей.
Но сегодня был особенный день. хотя, нет, день будет обычным, а вот ночь… Ждали не полного лунного затмения. Сегодня луна станет красной, как пролитая кровь. Сегодня Лис пойдет гулять. Непременно одна. И на всю ночь, разумеется. Может быть, эта ночь подарит ей ответы на все вопросы. Или не на все, но, все-таки, хоть что-то она должна узнать. Нет больше сил выносить это мучительное ожидание.
Ночь спускалась на город вдвое медленнее, чем всегда. Вернее, так казалось Лис. Но, наконец, ночь настала, и Лис покинула свой дом. Сегодня она под покровительством знака красной луны. Луна сверкала так ослепительно, зовуще, что Лис на мгновение замерла, поглощенная красотой ночи. Багряный свет, что лился на землю с небес, казался почти материальным. Как приятно было раз за разом проходить сквозь багровые отблески лунного огня.
Лис бродила по ночному городу и не чувствовала усталости. Сегодня город так чудесно преобразился. Лис шла, шла и шла. Никто не посмел бы сегодня причинить ей вреда. Она была сегодня так же мало реальна, как этот алый лунный свет и ночной город, который исчезнет утром. Но это была особая, стремительная, волнующая ночь. Ночь, в которой сбываются все желания. Ночь, которая приносит чудеса.
Шаг вперед. Реальность перед ней заискрилась, и Лис накрыло теплым дождем брызг света. Восприятие смешалось. Она чувствовала свет и ощущала на коже его капли. Он вышел из этого дождя звуков и света с таким видом, словно стоял здесь всегда, а это она, именно она шла к нему. Ну да, если Лис куда-то и шла, то именно к нему. Разве могла она не узнать эмиссара? Девушка слишком умна для своего времени и достаточно умна, чтобы понять, что сейчас перед ней оказался не человек. Демон.
Он стоял, запахнувшись в черный плащ, кажется, средневековый, и улыбался. Он всего лишь улыбался, а в душе лис просыпалось ликование. Он пришел сюда, он все-таки сюда пришел! Каким-то образом Лис чувствовала, что он пришел сюда к ней, и это было еще более здорово. Лис первая сделала шаг вперед, и сказала решительно, и сказала решительно, и боясь, и не боясь показаться смешной:
- Я ждала тебя.
Он едва заметно пожал плечами, давая понять, что нисколько не сомневался в этом:
- Я пришел к тебе. Мое имя – Белал.
Все началось с этой встречи. Девушка буквально перестала быть собой. В ее словах появилась древняя мудрость, в делах – несгибаемая уверенность в себе, в каждом поступке – дыхание зла, пусть даже и скрытое, но тот, кто чувствовал силу зла, понимал и то, что вряд ли сама девушка способна на все это. Впрочем, если девушка и делала что-то по совету Белала, демону стоило времени и труда убедить ее в необходимости того или другого действия. А в остальном у них были великолепные отношения.
Лис давно мечтала о подобном друге. Быть может, по ее мечтам Белал и ткал свою внешность, он ведь должен был ей понравиться, очаровать ее с первого взгляда, завоевать ее сердце и душу безусловно, безоговорочно. Он был мудр. Его советы всегда носили характер именно советов, но никак не моралей или нравоучений. Это очень импонировало Лис. Да и советы Белала доходили до нее скорее, чем всякие там воспитательные речи, поэтому Белалу не понадобилось тратить много времени, чтобы заставить девушку полностью разделить его взгляды на добро и зло.
Белал приходил к Лис всегда неестественно-прекрасным. Иногда в его облике что-то менялось, и Лис, кажется, замечала какие-то перемены, но впечатления ее оставались, в основном, на уровне эмоций, и говорить о них Лис не хотелось. Это была еще одна победа Белала, – девушка училась не доверять собственному сознанию, единственному, чему только и можно доверять в этом безумном и жестоко-циничном мире.
А, впрочем, демону эта игра тоже приходилась по душе. Он давно искал себе достойного помощника, и нашел, наконец, когда меньше всего ожидал. Лис была умна, неплохо, для своих лет, образована, упорна, логична и прилежна. Она выполняла приказы, замаскированные под просьбы, и никогда не обижалась на резкость со стороны своего нового друга. Лис просто не могла обижаться на своего лучшего друга. Она умерла бы, если бы потеряла его.
Белал великолепно просчитал эту комбинацию. Он сделает так, что Лис будет проклята богом, а там уж дело за малым, – уговорить девушку и в самом деле стать его помощницей. Наверное, это не будет особенно сложно. Впрочем, Белал еще ни разу не видел, как действует Лис в ситуациях чрезвычайных. Беспомощна она, или из последних сил станет бороться за исполнение своих желаний? И как дать ей понять, что некоторые желания не исполняются, борись за него или не борись?
Демоны дивно умны. Это была их единственная ссора, их первая и последняя ссора. Белалу не понравилось, как Лис трактовала какое-то его высказывание, и он позволил себе немного порычать на девушку. Лис, уже освоившаяся с присутствием демона рядом, игриво заметила, что она – его ученица, но ни в коем случае не рабыня. Она говорила такое и раньше, но раньше Белал ни разу так не реагировал.
Он сказал, что она не рабыня. Конечно, нет. И, если уж девушка считает, что можно не слушать учителя и делать все по-своему, то он может и уйти. Хорошо, что он вовремя это заметил, ведь подобные симптомы в учениках обычно развиваются очень медленно. Он готов уйти. Если Лис не хочет его видеть, – он не смеет ей перечить. Он уходит сейчас же, немедленно!
Она не успела его остановить, хоть и понимала, что после ухода Белала жизнь станет невозможной. У Лис никогда раньше не было таких друзей, и то, что друг одновременно был еще и наставником (а так же – демоном по природе своей) придавало их отношениям еще большую ценность в глазах Лис.
И вот, Белал ушел, покинул Лис. Сначала она ждала и надеялась на возвращение демона. Но время шло, а его вся не было. Кто их знает, этих демонов, не было ли его отсутствие следствием какого-то необыкновенно-важного дела, порученного, скажем, командиром легиона. Или его обида все еще не отпустила его? И вообще, как на демонов действует обида? Есть ли вероятность, что для них она длится веками?
В любом случае, ожидание становилось нестерпимым. Она ждала, пока были силы. А когда силы закончились, вместе с ними закончилась вера в то, что Белал вообще когда-нибудь еще придет к ней. События последнего времени были похожи на сон: реальны, но, в то же время, нет никаких доказательств, что все это происходило на самом деле. Это было хуже всего. Ни реальности, ни поддержки. Вообще ничего.
Лис не хотела возвращаться к своей прежней жизни, – жизни обычного человека, одинокого, заурядного, зависимого от обстоятельств. Она хотела большего, ведь она могла сделать это большее. Если бы только не ушел Белал! Все упиралось в посредника. Отчаянье Девушки росло, а желание жить пропорционально исчезало. Это было малодушно, неправильно, но Лис просто устала бороться с сомнениями. Смерть была бы лучшим выходом. Во всяком случае, она обещала покой.
Перерезать вены было не трудно. Страшно, конечно, но зато не очень больно. А потом – нарастающий шум в ушах, грохот, рев, и все. Она потеряла сознание. Реаниматоры не успели вернуть Лис к жизни. Она успела уйти. Сбежать к любимому демону.
Белал встретил Лис в конце ее пути и повел за собой. Показал ей владения тьмы – ад и его преддверие, и честно рассказал, почему хотел, чтобы Лис умерла. Она совершила самоубийство, и потому навечно проклята богом. Теперь ей не остается ничего, кроме того, что ей уготовано – служба Князю Тьмы. Ее помощь нужна Белалу. Очень нужна.
Лис знала, что Нечистый лукав, и чем же лучше его верные демоны? Ничем. Зато она стала одной из них – явный прогресс. Порой в ней еще просыпаются воспоминания, а иногда приходят сожаления о рано погубленной жизни. Но это – только мгновения, а впереди у нее – века и тысячелетия рядом с Белалом и лучшее призвание – служение Сатане.

---

Бесконечность дорожных лент

Неплохая вещь. Я считаю - вполне достойная вещь. А все началось с мысли о том, что, когда едешь в машине, обязательно нужно привязываться.

И днем и ночью я буду мчаться
По черной полосе
Слились воедино,
Как призрак на шоссе.
«Ария» «Король дороги»
Хлопает дверь. Я осторожно выезжаю со стоянки. Очередной придорожный мотель говорит мне «бай-бай», а я отправляюсь в путь… Я продолжаю свой путь. Я не всегда останавливаюсь в мотелях, только когда начинаю уставать от дороги и обтекающего уюта водительского сиденья.
Эту ночь я провела на твердой земле, лежа в кровати на чистых, похрустывающих простынях. Они там не экономят на гигиене, и это приятно. Да, мне доводилось ночевать и в несравненно более худших условиях, чем могут предложить современные мотели, где я останавливаюсь, чтобы выспаться ночью и ехать дальше. Но, мне кажется, даже распоследняя шлюха не откажется стать королевой, если ей предложат.
Я расслабленно откидываюсь на спинку кресла. Еще рано, машин на шоссе немного. Ремень безопасности мягко прижимает меня к креслу. Я знаю, есть люди, которые презирают эти ременные петли, и заявляют, что те мешают им дышать… Что же… Если они предпочитают подпустить к себе смерть поближе – разве же я посмею им препятствовать?
Я же никогда не пренебрегаю средствами защиты. Я видела, как машина врезалась в бетонный парапет и пассажир на переднем сиденье умирал только потому, что не был пристегнут… И если бы только это! Подозреваю, что кто-то другой, насмотревшись всех тех дорожных ужасов, свидетелем которых мне довелось побывать, вообще никогда больше не сел бы за руль автомобиля. А я только пристегиваюсь, выезжая на шоссе, да не пью пива в дороге.
Дорога стелется под колеса черной лентой. Что принесет мне сегодняшний день? Обычно у меня ни дня не обходится без приключений. Такова судьба человека дороги, и мне даже нравится такая судьба. Конечно, я готова к любым неожиданностям, но, мне кажется, ничего по-настоящему плохого со мной произойти не может. Не происходит. Что-то по-настоящему плохое со мной произошло лишь однажды. Когда-то очень-очень давно.
Я осторожно держу руль, так, как жрец касается святыни. Моя машина слушается малейшего моего желания, мы с ней почти едины, слиты в один организм. У этого организма есть два цвета – черное и красное. На большой скорости эти два цвета сливаются в один – цвет пожара.
Я останавливаюсь на завтрак у небольшой забегаловки для дальнобойщиков. Моя слишком обтягивающая фигуру одежда привлекает к себе взгляды, а иной раз и шаловливые ручонки драйверов, простых ребят, так скучающих в дороге по женской ласке, но мне стоит только взглянуть им в глаза и улыбнуться, чтобы они поняли, что я вовсе не местная дешевая шлюха, а штучка погорячее, на которую можно смотреть, но руками лучше не трогать.
Здесь я уже несколько раз бывала, и те, кто меня знал, рассказывали обо мне тем, кто не знал: «Она ездит на крутой тачке, но в остальном это – свойская девчонка, вот только не стоит пробовать заставить ее ножки для тебя раздвинуть, потому как по яйцам она бьет без промаха». Лестная характеристика, не так ли? Молва – это то, что защитит тебя от тупых похотливых самцов вернее, чем нож или пистолет. И потом, все они так трепетно относятся к своим яйцам…
О, на самом деле я вовсе не паинька, и о девственности в моем случае может говорить только сумасшедший. Я приятно провожу время с одним или другим славным парнем, приводя его в дорожные мотели. Я оставляю у мужчин неизгладимое впечатление о себе, и, если бы я брала деньги за услуги подобного рода, давно сколотила бы небольшой капиталец.
Но я не беру с них деньги. Я не шлюха, никогда не была ею и никогда не буду. Все, чего мне хочется иногда – это чистого жара, тепла и слияния тел. Я выбираю из парней на дороге какого посимпатичней, чтобы получить с ним утоление своей страсти.
Завтрак оказался сносным, а кофе так и правда был неплох. Казалось бы, за все то время, которое я провожу к дороге, я должна была привыкнуть питаться чем попало в придорожных забегаловках, но я всегда умудряюсь находить для себя местечки потише, почище и с приличной кормежкой. У меня это хорошо получается, я словно носом чую, где можно остановиться перекусить, а какое место лучше обойти стороной.
Я махнула рукой знакомым драйверам, и пошла к своей машине. Моя малышка ждет меня, и словно бы подмигивает фарами: «Что, подружка, славно позабавилась за счет этих дорожных ослов?» Пожалуй, да. они смотрят на меня, как на чудо, или чудовище, если точнее. Мне все равно. Я не могу назвать себя богиней, даже богиней дороги. Скорее уж – дорожный призрак.
Я сажусь за руль, и мы отправляемся дальше. Мою малютку несколько раз пытались угнать, пока я отсутствовала, бросив ее без присмотра, но каждый раз угонщикам что-то мешало. Моя милочка вполне может сама за себя постоять, да и вообще, я всегда чувствую, когда с моей машиной происходит что-то, чего не должно быть. я уже говорила, что у меня мощные ноги, и я могу забить до смерти просто потому, что на меня попытались напасть?
Когда-то я была юна и переполнена бесполезными этическими законами. Время и обстоятельства научили меня относиться к этике так, как обычно люди относятся, например, к латыни – языку мертвому и потому бесполезному. И потом, мне кажется, что мужчина, напавший на женщину, не заслуживает пощады. Он знает, что женщина слабее него, но готов ударить слабого – и о какой чести с его стороны, о какой чести по отношению к нему мы вообще тогда говорим?
На сей раз никто не покушался на мою красотку. И то говоря. Неподалеку отсюда я чуть не насмерть уделала двух подонков, решивших, что они достаточно сильны для того, чтобы отобрать машину, а попутно хорошенько попользовать телку, что в этой машине ехала… Не знаю, сумеют ли они вообще теперь кого-нибудь попользовать, но если сумеют, то явно еще не скоро.
Девочка довольно заурчала под моими руками. Когда разгоняется, она урчит, как ласковая кошка, а когда наберет скорость – начинает порыкивать, как голодный тигр. Иногда мы разгоняемся так, что окружающий пейзаж сливается в одну сплошную серую линию. Глупо медленно тащиться по скоростной полосе. Когда я хочу полюбоваться пасторальными пейзажами, то сворачиваю на какую-нибудь грунтовую дорогу, и качу в сторону одиноких ферм, или небольших городков, где окрестные фермеры покупают то, что не растет на их полях, и сбывают плоды земледелия.
Иногда я останавливаюсь на одной из ферм, чтобы пожить немного простой, здоровой жизнью. Обычно это происходит летом. Не могу сказать, что все эти простые, честные работяги рады свалившемуся им на голову гостю, но хруст новеньких купюр быстро приводит их в хорошее настроение и делает гостеприимными. Лишние деньжата еще никому не мешали, и если богатенькая девица готова платить, чтобы немного пожить их неприхотливой жизнью – значит, так тому и быть.
Я не хочу сказать, что сказочно богата, просто у меня всегда есть деньги, чтобы заплатить за бензин, жилье и еду, купить некоторые шмотки… в общем-то у меня довольно скромные запросы. Чего особенного нужно человеку, который большую часть жизни проводит в дороге? Дорога, дорога, дорога… О, я помню, что так было не всегда. Впрочем, об этом я расскажу как-нибудь в другой раз, когда будет настроение…
Движение по скоростной полосе усыпляет бдительность, убаюкивает, вводит в свой особый ритм, из которого так трудно вырваться в случае чего-то непредвиденного. Когда я на скоростной полосе, мира вокруг меня не существует, только моя машина и я, несущиеся из неоткуда в никуда. Я, мерный рокот мотора и мое одиночество.
Не желали ли те добрые, трудолюбивые люди (а фермеры здесь иными не бывают) радикально улучшить свое материальное положение за счет богатой туристки, пожелавшей купить их гостеприимство? Учитывая отдаленную местность и не самую хорошую связь, подобные фантазии неизменно должны были зарождаться в их простых фермерских мозгах.
Пару раз мне пришлось как следует отдубасить своих милых хозяев, чтобы очистить их хорошенько от греха стяжательства (а, быть может, и похоти, учитывая, что оба раза это были одинокие мужчины средних лет). Весть о моих методах борьбы с искушением разлетелась по округе, и с тех пор фермеры, с которыми я время от времени имею дело, предпочитают довольствоваться малым, а не лечить потом многочисленные ушибы и переломы.
Все очень просто. Я никогда не дам себя в обиду. Никому и ни при каких обстоятельствах. Я даже сама не понимаю, как это происходит, но, тем не менее, это происходит всегда. Я словно впадаю в ступор, перехожу в боевой режим, а потом снова прихожу в себя, и о-ля-ля: все враги повержены, в наличие имеются целые и невредимые я и моя машина… Боевой режим еще никогда меня не подводил.
Я не помню, когда у меня это началось. То есть… Да, тогда я уже была человеком дороги. Однажды на меня попытались напасть, и я, словно бы, лишились сознания… случай был явно безнадежный для меня, как бы я, такая маленькая и слабая, могла уделать двух здоровенных амбалов? Однако ко мне вернулось сознание, а они ползали передо мной на коленях в слезах, вымаливая прощение и обещая никогда больше…
Время несется, словно его подгоняют мои воспоминания. На обед я снова заезжаю в придорожный кабачок. Вызывающе громко хлопаю дверцей машины и иду внутрь, привычно покачиваясь на десятисантиметровых шпильках. Одета я как обычно: в облегающую кожу. Сегодня это кожаный комбинезон из тонкой черной лайки, блестящей на солнце. Я знаю, что фигурка у меня ничего, и все-таки приятно слышать восхищенные вздохи и восторженный свист за спиной… Особенно если знаешь, что такое поклонение ничем тебе не грозит.
Я заказала томатный суп с гренками, бифштекс, стакан соку со льдом, мороженное на десерт… Иной раз я обхожусь без всякого десерта. Тогда, когда не хочется есть, настроение унылое, и мир вокруг утрачивает краски, словно мои глаза, полные мировой тоски, прекращают все цветное в оттенки серого. Тогда я ем только чтобы набраться сил, не думая о вкусе, а, по большому счету, и вовсе этого вкуса не чувствуя.
Да, иногда у меня бывает такое настроение. Чаще всего – в осенние вечера, наполненные непогодой. Я решаю остаться на ночь где-нибудь под крышей, и остаюсь, но душа моя полнится тоской, а сердце говорит, что именно в такую ночь мне лучше быть в пути… Иногда я не выдерживаю тяжелых мыслей и отправляюсь дальше ночью, не отдохнувшая, с синяками под глазами… Я гоню машину всю ночь, ожидая, что вот-вот что-то случится. Но ничего необычного не происходило.
Иногда же я чувствовала себя слишком усталой и разбитой, чтобы слушаться своего сердца, право оно было или не право, и оставалась в постели, ворочаясь без сна до утра, а утром уезжала, все так же не выспавшись, и с кругами под глазами. И снова ничего не происходило. Так шли годы, а я все ждала, что, может быть, что-то произойдет.
Что именно? Мысли о чем заставляли меня мчаться в мутной от ливня ночи, всматриваться в стекло, в дорогу за мелькающими дворниками, и видеть впереди лишь мокрый асфальт? Я ждала и жду освобождения от необходимости быть человеком дороги, хочу собственный дом, семью, постоянную работу – все, что поможет мне забыть километры дорог, словно дурной сон.
Впрочем… Иногда мне кажется, что это мои воспоминания о прошлой жизни являются сном, а дорога и моя машина были всегда, со мной, верно и нерушимо, как клятва президента.
Иногда я вспоминаю… Вспоминаю, как неслась в ночи, сквозь стену воды, на своей новенькой машине, такой красивой и такой мощной… Это был подарок отца, моя славная спутница на всю вечность, и я ехала на вечеринку на другой конец города, спеша похвастаться новыми драгоценностями и классной тачкой.
Я ехала быстро, несмотря на ливень. Не то, чтобы я торопилась… Но мне действительно не терпелось оказаться со своими друзьями и подругами… Похвастаться перед соперниками, затмить соперниц… Я заметила ее, когда была уже метрах в десяти. Как я поняла, что это девчонка, ведь нынче мода на длинные волосы в основном у парней, а дамы предпочитают стрижку «под мальчика»? наверное, поняла своим женским чутьем, которое никогда меня не подводило. Но, пожалуй, даже будь это парень, финал был бы тем же самым. Или нет?
Я ехала в новой машине на вечеринку. На улице был ливень. Она стояла, подняв руку, словно в приветствии. На ней были джинсы и кожаная куртка, все мокрое и грязное, мокрые волосы частично залепили лицо. В общем, она выглядела достаточно жалкой и подавленной, чтобы кто-нибудь остановился и взял ее в попутчики… Но только не богатенькая девочка на спортивной машине!
Я пронеслась мимо, обдав и без того мокрую девушку каскадом брызг. Она выбросила вслед мне руку и что-то прокричала. Я не расслышала, что, но наверняка ведь она не поздравляла меня с днем рождения.
Происшедшее нисколько не ухудшило моего замечательного настроения. Я уже подъезжала к дому своих друзей, когда машину занесло на мокром асфальте. Я не справилась с управлением, руль вырвался из моих рук… Последнее, что я видела – бетонный столб, навстречу которому неслась моя красавица… Дальше – тьма.
А потом… Я пришла в себя. Я по-прежнему сидела в своей машине, за окнами струилась вода. Я была где-то и нигде. С тех пор у меня только эта машина, вечная дорога, да немного денег для того, чтобы оплачивать дорожные расходы. Теперь вы понимаете, почему я всегда останавливаюсь и беру попутчиков, особенно в грозу?
Сегодня… Это должно произойти сегодня. Я чувствовала, и почти не удивилась, когда вдалеке показалась стоящая у обочины фигура, поднявшая руку, словно в приветствии. Я ударила по тормозам и остановилась прямо перед этой фигурой, чуть позади нее, чтобы не забрызгать, хотя, поверьте мне, еще немного воды там бы ничего существенно не изменило.
Я открыла дверку машины и громко спросила у стоящей под дождем девчонки:
- Тебе куда?
Она подошла, нерешительно, еще не веря, что эта шикарная машина остановилась здесь ради нее:
- Мне нужно в соседний город. Ну, или хоть сколько-то проехать… Я очень спешу, у меня мать больна, а денег, чтобы доехать на автобусе, нет. А ты правда возьмешь меня?
- Неужели ты думаешь, что я остановлюсь здесь, чтобы подразнить тебя? Садись, вдвоем веселее. Ночью тоскливо ехать одной.
- Ладно. Спасибо! – Девушка не стала ждать повторного приглашения и плюхнулась на сиденье рядом со мной. Она была одета в кожаную куртку и совершенно мокрые джинсы, вода с ее волос и одежды стекала на бархатискую обивку кресла, но мне было все равно…
- Ты вся промокла. Хочешь, я дам тебе свою одежду, сухую. Мы примерно одного роста и фигурой похожи, так что моя одежда должна подойти тебе…
Девушка чихнула, потом ответила:
- Если можно, я бы и правда переоделась. Ужасно неприятно сидеть в мокром.
Я остановила машину и достала из багажника сухие вещи. Мое сердце пело. Вот оно, наконец-то произошло. Я не знаю, чем это закончится, но я ждала именно эту попутчицу. Я снова села за руль, протянула девушке одежду, завела мотор. Тронулись. Она завозилась в соседнем кресле, стягивая с себя мокрую одежду. Я тактично отвела глаза:
- Мы будем ехать всю ночь. Как тебя зовут?
- Кэт. А тебя?
- Стела.
- Звездное имя. Я думала, что уже никто не остановится. Такой ливень!
- Все торопятся… Мне некуда торопиться. Отвезу тебя к твоей больной маме.
Она смотрела на меня, как на спустившегося с неба ангела. Право, не понимаю, почему она так удивилась.
- Ты не шутишь? Ты поедешь куда-то ради меня?
- Но это же мама! – Ответила я серьезно. Я очень скучаю по маме и отцу. Они были терпеливы и добры к своей непутевой дочери. Кэт понимающе кивнула и произнесла тихо:
- Ты даже не представляешь, как я буду тебе благодарна. Это так много значит для меня…
Я смотрела вперед, в залитое дождем стекло. Да, я понимаю… Наверное, понимаю… Должно быть, слезы навернулись на глаза, мне показалось, что по асфальту впереди пробежали искры… Уже через несколько минут все вокруг искрилось, а потом что-то впереди вспыхнула так ярко, что я ослепла…
Я ехала на вечеринку в честь моего двадцатого дня рождения. Отец подарил мне замечательную спортивную машину, а мама – шикарное колье с сапфирами в тон моему голубому вечернему платью. Погода не радовала, лить начало с утра, но ничто не могло испортить моего лучезарного настроения.
Я не слишком торопилась. Без меня ничего интересного там все равно не произойдет. Впереди появилась чья-то фигурка… Бр-р, ну. дает девица, в такой дождь ловить попутку… Машина, у меня, конечно, новая, но… Не человек я, что ли? Да с нее течет, еще бронхит подхватит… Я ударила по тормозам, остановилась перед поднявшей руку девушкой, обдав ее брызгами. Впрочем, она и так была вся мокрая.
- Куда собралась в такую погоду чудную? – Поинтересовалась я жизнерадостно. Девушка уставилась на меня:
- У меня мама заболела, а живет она в соседнем городе. Тут и ехать-то… Ночь, если на машине. А на автобус у меня денег нет.
- Давно стоишь?
- Да уж давненько. Никто не останавливается.
- Садись. Говори, куда ехать.
Девушка плюхнулась на сиденье рядом со мной, посмотрела на меня и поинтересовалась:
- А ты куда едешь, такая красивая?
- На вечеринку в честь моего дня рождения… Во всяком случае, я туда собиралась.
- А теперь?
- Сначала отвезу тебя к твоей маме.
- Но… Это же далеко! Это долго, а у тебя день рождения…
- Да, да, ты права… Но это же мама! А у меня вся ночь впереди. – Мама! Я так скучала по маме и отцу, пока длилось это наваждение с дорогой… Когда в моей жизни была только дорога… Сейчас я отвезу эту девушку к ней домой, а потом вернусь обратно. А чтобы родители не волновались, я позвоню им и все объясню.
- Тебе не холодно? Ты же промокла насквозь! Хочешь, я включу печку?
- Да, спасибо.
- Мы будем ехать всю ночь, зато я точно доставлю тебя домой… Никогда еще не отмечала свой день рождения так забавно! Ну, ты придумала тоже – ловить в такой ливень попутку! – Проворчала я добродушно. Она откликнулась с улыбкой, отжимая свои рыжие волосы:
- А иначе как бы мы познакомились? Кстати, о «познакомились», меня зовут Кэт. А тебя?
- Стелла.
Мы будем ехать вместе всю ночь, и я отвезу Кэт туда, куда ей нужно. Надеюсь, после этого я смогу вернуться домой, к родителям, и вечная дорога останется только в моих ночных кошмарах. О, дорога – это прекрасно, я всем сердцем люблю ее… И все равно надеюсь, что вечность с дорогой закончена навсегда. Дело, видите ли, в том, что в жизни и без дороги есть множество важных вещей. Теперь я это хорошо поняла.

---

А знаешь… (пессимистическое)

Дорогому брату

А знаешь… Это даже не любовь…

Но сердце… Сердце говорит иное.

Забвенья боль, серебряная кровь,

И взгляд, что ничего уже не скроет.

А знаешь, мне, наверно, повезло,

Влюбиться так, что сердце замирает.

И радостно, и больно, и светло,

И я боюсь, но кто об этом знает?

А знаешь, мой любимый младший брат,

Ведь серебро в крови – не оправданье,

Чтоб мчаться вдаль и не смотреть назад,

И утопать в бессмысленных мечтаньях.

А знаешь… Может, знаешь, может, нет,

И говорить об этом разве нужно?

Порой слова нам не дают ответ

И выглядят бессмыслицей натужной.

Ты знай, что я… Да, в общем, ничего.

Обычный строй такой обычной фразы.

А чувство что? Пройдет – и нет его,

И снова в жизни торжествует разум!

---

Я найду твое сердце

Окончание

Я очень долго охотилась за этой книгой. И теперь, наконец-то, она в моих руках. Мое любопытство будет удовлетворено. Я узнаю, как мир меняет свои границы, планы и законы, узнаю, чем грозит нарушение этих законов и преступление границ. Хотя бы потому уже, что я собираюсь нарушить и преступить.

Я не преступница, не злодейка и даже не дрянь – я колдунья. У меня свои хорошие черты и свои плохие, они пересекаются, и я кажусь сама себе отражением в кривом зеркале. Но и это отражение имеет свои хорошие и плохие черты. Люди, связанные с магией, должны придерживаться закона равновесия, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятную историю. Собственно, этот самый закон я и собиралась нарушить в ближайшем будущем.

Книга. Книга содержала ответы на все мои вопросы. Должно быть, она была написана именно для таких, как я, уставших идти по дорогам чужой мудрости и пустившихся на поиски своей. Там не было никаких конкретных рецептов, только общие рекомендации, но эти рекомендации дали мне гораздо больше, чем все полученные ранее знания – свободу в выборе и поступках.

Легко ли, когда все мировоззрение переворачивается с ног на голову? Я не боялась этого. Просто раньше, еще до того, как мне попалась в руки первая простенькая книжечка об оккультизме, доктора Папюсса, я была милой, тихой, домашней и застенчивой пай девочкой. Совершенной паинькой. Так что я на собственном опыте сумела убедиться, как меняют человека полученные знания.

Я стала колдуньей. Я училась у известных колдунов, платила им немалые деньги, отдавалась без звука, готова была ноги лизать – и все это – ради тех крупиц истинного, настоящего знания, которое было мне так необходимо. Я училась у безвестных магов, которые были, порою, много сильнее прославленных колдунов. Я училась и у мужчин и у женщин, – и женщины бывали со мной жестоки, а мужчины – всего лишь невероятно похотливы. Я стала колдуньей, и теперь я получила Книгу.

Я сказала, что в этой книге не было рецептов? Два заклинания там все-таки были. Первое, – отречение от обыденного в пользу Магии, а второе… Там не было сказано, для чего нужно это заклинание. Стояло только предостережение: «О маг, творя это заклинание, будь осторожен! Последствия твоего колдовства могут быть фатальны!»

Я это понимала. Жизнь – вообще опасная штука. И смерть еще покажет свой светлый лик, как я подозреваю – в самый неподходящий для этого момент. До смерти тоже еще нужно дожить, не торопясь, размеренно, и, по возможности, занимаясь тем делом, которое тебе по душе. Первое заклинание прошло для меня без особо заметных последствий, значит, стоит рискнуть и попытаться со вторым заклинанием. Интересно, почему там стоит такое предостережение?

Тот, кто писал эту книгу, каким-то образом предсказал все происшедшее со мной. Понятно, что человек – робкий, слабый сердцем, неуверенный в себе, прочитав предостережение, ни за что не воспользуется заклинанием. А я решила рискнуть. Я никогда и ничего не боялась. Это порой доставляло мне много проблем и просто житейских, и прочих, связанных с моралью и этикой. Я прошла через это. Я очень хотела стать особенной, самой-самой. Это было мне нужно… Именно сейчас.

Балахон с колдовской символикой, ведьминский пояс, алтарь с инструментами – по большому счету для большинства магов создание окружающих их милых вещичек – всего лишь игра, рисовка: вот мы какие необычные, непредсказуемые. Я не особенно верила в силу всей бижутерии, что была на мне надета, но если Книга требует от меня использовать всю эту шелуху, – я могу, мне не жалко.

Я прочитала заклинание настолько заунывно и протяжно, что, наверное, все собаки в округе безоговорочно признали меня своей. Я делала положенные жесты со старанием и энтузиазмом. Я старалась, о, как я старалась! Любой маг принял бы меня за новичка именно потому, что я выполняла все положенное старательно, с верой и надеждой… Может, у меня потому все и получилось, что я верила в чудо?

Он начал появляться в тот момент, когда я произнесла последнее слово и застыла столбом посреди комнаты, не понимая, что я уже сделала, и что мне еще предстоит сделать потом. Сначала он был малозаметной прозрачной дымкой, потом начал уплотняться и обретать форму, потом стал совсем непрозрачным. Я смотрела на него и никак не могла понять, как он здесь оказался и зачем. Странное такое чувство…

Он улыбнулся мне кроткой улыбкой ангела (хорош же был ангел: черный средневековый камзол, обтягивающие панталоны, высокие, до колен, охотничьи сапоги из тонкой черной кожи, черные волосы и глаза какого-то диковинного, черно-золотого, почти тигриного, оттенка).

Он пошевелился, сделал несколько незаметных движений, пробуя свое тело, удовлетворенно вздохнул, и все это – не убирая с лица ангельской улыбки, направленной в мою сторону. Кто бы он ни был, он оказался молчалив: не произносил речей и не обещал золотых гор. Я ждала его реакции, он – моей. К моей части, я не завизжала и не помчалась от него куда глаза глядят. Но у меня первой закончилось терпение:

- Ты кто?

Мой странный гость нерешительно огляделся и указал на книгу:

- Я демон. Я должен служить тому, кто владеет этой книгой и кто сумеет меня призвать. Я повинуюсь тебе, госпожа.

Все это демон отбарабанил, как весьма поднадоевший рапорт. Почему я думала, что демоны (и прочие сильные потусторонние ребята) заявляют о своем проклятии с подобострастной улыбкой на губах и лихорадочным блеском в глазах? Как будто им, таким сильным, доставляет живейшее удовольствие служить человеку, такому слабому. И почему я была такой дурой, что поверила демону? Но я поверила и поинтересовалась:

- Что в твоем понимании «служить»?

- Выполнять пожелания хозяина. Помогать в изучении этой книги. Это непременное условие. Я получу свободу, когда нашедшему эту книгу она больше не понадобится. Когда ты станешь властительницей мира, – я стану свободен.

Лестно. Очень лестно. Прямо вижу то благословенное время, когда я стану властительницей мира. Что тогда меня беспокоит?

- А если я не захочу изучать эту книгу?

Демон посмотрел на меня с доброй улыбкой на губах, потом медленно перевел взгляд на книгу:

- Если бы ты не хотела учиться, тогда на что тебе сдался этот букинистический хлам? Столько затрат и никакой надежды на выгоду? Наверное, я плохо знаю людей. Если теперь магические фолианты покупают только ради того, чтобы положить их под стекло и любоваться симпатичной облезлой обложкой – прикажи мне, я уйду, и никогда больше не стану тебя тревожить.

У меня не было времени на раздумья. Прежде, только взяв в руки эту книгу, я еще могла раздумывать, что именно хочу от жизни и от колдовства. И хочу ли связать свою жизнь с колдовством. Сейчас меня жестко поставили перед выбором. И кто поставил? Тот самый демон, который должен был меня всему научить! Почему уже тогда я не пришла к мысли, что слуги не ставят условий, они просто служат, и все? Не знаю. Чаша моего любопытства оказалась переполнена. Как я могла отказаться от пути совершенствования в магии, когда этот милый (он и впрямь был очень мил и предупредителен в мелочах) демон обещал мне свою всестороннюю помощь и поддержку?

Я очень старалась. Я дисциплинировала свои душу и тело, я учила заклинания на древнем языке, о существовании которого до сих пор даже и не подозревала, я училась артикуляции и жестам, я тренировала энергетику и раскачивала чакры. Я делала все, что советовал мне демон, всего лишь для того, чтобы подготовиться к работе с книгой.

И, опять же, я не подумала, что демон предлагает знания из своей книги, а сними и власть над миром, любому. У кого в руках, случайно или нет, окажется эта книга (при условии, что будет произведено заклинание вызова демона), нисколько не задумываясь о том, что взявший в руки книгу человек может оказаться недостоин власти, или у него может не хватить способностей, чтобы постичь магию книги… Впрочем, я была настолько занята делом, что не могла тратить время на бесцельные раздумывания.

Подготовительный период был, наконец, пройден, и мы подошли к самой магии книги. Человек может постичь все, если его впереди ждет бесконечность. Это были годы упорной работы, проводимые в обществе демона – раба книги. Общее дело сближает, а если учесть и разность полов (по крайней мере, мой демон выглядел, как мужчина), такое сближение может носить только любовный характер.

Я так и не смогла напрячься и твердо объяснить себе, что это глупо – полюбить демона, по уши увязнуть в любви к неравному, к существу, чей долг всего лишь научить меня всему, что поможет прочитать книгу… До самого конца. Дело двигалось достаточно бодро, демон был мил и предупредителен настолько, что мне постепенно перестала казаться бредом моя все крепнущая влюбленность. Может быть, у демона тоже есть сердце? Может быть, его нужно только отыскать?

Я думаю, он понимал мое состояние, но, как примерный учитель, не сделал ни шага вперед или назад, заставляя меня все больше распалять пламя своей страсти, не находя утешения и надежды. Простое любование нечеловеческим совершенством и легкая заинтересованность превратились в безумную любовную истому. О, не сразу, нет. Для этого понадобились годы. И эти годы у нас были.

С каждым годом, с каждым днем, с каждым моим новым успехом демон становился все более дружелюбным, ласковым, и (мне так казалось, во всяком случае) все более нетерпеливым. Мне уже стало казаться, что демон, прожив в моем (и только моем) обществе годы, стал обретать человеческие привычки, и нетерпение стало одной из них. Что станет с ним, когда я прочитаю эту книгу до конца и обрету власть? Может быть, я смогу освободить своего возлюбленного от служения книге? Наверняка это будет нелегко, но я постараюсь. Я смогу заплатить любую цену, чего бы это ни стоило.

Если бы я знала, чего мне это будет стоить! Я бы, наверное, хорошенько подумала, прежде чем давать себе такое обещание. Особенно если учесть, что от моей доброй воли все перестало зависеть еще тогда, когда я согласилась стать владыкой мира, и взялась за учебу и работу над книгой со всей ретивостью молодой, необъезженной кобылки. Любовь помогала мне продвигаться вперед небывалыми темпами. Любовь же не давала замечать скрытое ликование в глазах демона, наблюдающего за моими успехами. Хорошо, я получу власть над миром, а что получит он? Что такого, что заставляет его так торопить меня? Но этот вопрос никогда не приходил мне в голову. В моих мыслях мы уже были неразлучны. Навсегда.

И вот, пришел, наконец-то, день, когда в моей книге остался неизученным только один лист, одно, последнее, заклинание. То самое, дающее безграничную власть. А как использовать такую власть – я училась годами.

Обычно демон разбирал вместе со мной текст, давал пояснения и поправлял меня в те, все более редкие, моменты, когда я заблуждалась. Но в этот раз он предоставил все делать мне самой. Это был мой звездный час, и, одновременно. Мой выпускной экзамен. Я нисколько не боялась. Я была готова владеть миром.

Заклинание было простым и понятным. Что-то о владении великой властью. Вся книга была написана колдовскими символами, чем-то средним между иероглифами и египетской криптописью. Я уже давно твердо называла символы, только взглянув на них. Поэтому особо и не разглядывала. Сюрпризов там быть не должно.

Сначала их и не было. Все было так, как должно. С каждым произносимым словом мощь становилась все реальнее, все ощутимее. Как будто под моими руками из мертвой субстанции рождалось что-то живое, реально, желанное и недоступное моему пониманию. Пока еще не доступное. Все станет понятно после того, как я дочитаю заклинание до конца. Тогда я стану для этой мощи своей. Владычицей и повелительницей.

А потом я ошиблась. Я до сих пор не могу понять, как это получилось. Как я смогла вместо слов «владение мощи» прочитать «подчинение мощи»? Конечно, два эти значка слегка похожи, но не настолько, чтобы их можно было перепутать. Но я спутала. И была ли тому причиной моя невнимательность, наступившая вследствие чрезмерной самоуверенности, или это демон, любимый мой демон отвлек мое внимание – какая разница? Все закружилось, завертелось, пробужденная мною мощь схватила меня и накрыла сверху. Это было страшно, и, одновременно, меня преследовало чувство, что боль сменяется наслаждением: одно мягко перетекает в другое. Я перестала чувствовать себя личностью, что-то со мной проделывала эта сила, освобожденная мной, и не востребованная, в конечном итоге.

Меня раздробили на атомы, и снова сложили, но как-то иначе. Я стояла напротив демона и смотрела, как он хохотал. Его смех так поразил меня, что я не заметила, как он изменился, и не предала этому значения. Он казался вовсе не таким изысканным представителем и служителем силы зла, каким показался мне во время своего первого прихода. Исчезла мрачная сосредоточенность, исчезла жестокая красота черт, из-за которых, подозреваю, я так полюбила моего демона. И его прекрасные янтарные глаза… Они стали обычными, человеческими. Как будто… Как будто мой демон стал человеком. Но если он стал человеком, то кем же стала я?

Стоящий напротив меня мужчина оборвал свой хохот и обратился ко мне. В его голосе сквозили явные издевательские нотки:

- Ну вот, теперь ты владеешь миром. И мир… Тоже владеет тобой. В свое время (а было это ох как давно), я готов был продать душу за то, чтобы овладеть этой силой. Продать душу готовился, а стать рабом книги… это испытание застало меня врасплох. Мы все, по очереди, проходили через это… Только научившись покоряться, можно научиться властвовать.

Мне долго не везло с хозяевами, девочка. Вся моя красота и предупредительность, весь мой ум , все мое желание помочь не в силах были воспитать достойного наследника. А покинуть свое заточение без смены я не мог.

Потом книга досталась тебе. Судя по тому, как ты колебалась в принятии решения, - я подумал, что из тебя тоже ничего не выйдет. Но ты сумела. Превзошла мастерство. Старательности и таланта тебе было не занимать. Ты же понимаешь, что я не мог дать тебе верно прочитать заклинание, подчиняющее силу. Каждый из нас, в свою очередь, обманывал того, кого учил, и кто сумел достичь результатов. Ты идешь следом за мной, а я свободен, наконец-то.

- Что… Будет со мной? – Пролепетала я, понимая, что попала в большую беду. Он ухмыльнулся:

- Ты будешь править миром… После того, как перестанешь служить этой книге. С начального момента твоего служения могут пройти годы и века. Но ты выберешься, я уверен… Так же, как и все мы до тебя!

Он сказал это и захлопнул книгу. Горячий вихрь завертел меня и швырнул, лишив способности соображать и сознание. По крайней мере, мне не грозит смерть. Бессмертие и зависимость – не такие уж хорошие соседи, согласна. Но я выберусь, и, надеюсь, скорее, чем пройдут многие годы и века.

Пока книгу не открыли и заклинание вызова не произнесено, я живу в моем личном маленьком параллельном мирке. У меня есть миленький домик с садом и дубовая роща для прогулок. У меня есть все, что я захочу, в своем мирке я – полновластная госпожа, и он выполняет любую мою прихоть.

Сначала мне не нравилось смотреть в зеркало. Я немного переменилась с тех пор, как оказалась здесь. Мое лицо стало слишком скуластым, почти лисьим, а глаза – зелеными, с вертикальными зрачками. Это было не человеческое лицо, а мне нужно было время, чтобы привыкнуть к мысли о том, что я перестала быть человеком.

А потом мне вдруг все больше и больше стал нравиться собственный облик. Подумаешь, мое лицо стало слегка нечеловеческим… Зато оно стало и нечеловечески красивым. Чем дольше я разглядывала себя в зеркалах, тем больше начинала ценить свою новую красоту. Это действительно красота. Это то, что я заслужила годами ученичества. Отголосок моей власти над миром.

Меня еще ни разу не побеспокоили. Видно, моя книга если и попадала кому-то в руки, то явно не тому, кому нужно. Я живу в своем замкнутом мирке, жду и развлекаю себя, как могу. Впрочем, я еще и сама не знаю до конца своих возможностей, но я изучаю их. С каждым днем я познаю себя все лучше и лучше.

Когда я прощусь со своим теперешним обликом демонессы, я буду, быть может, даже немного печалиться. Но не очень сильно… У меня есть одно незавершенное дело, которое мне хочется завершить… Непременно. Только для этого мне нужно подготовить себе замену и обмануть… Как только появится подходящий человек, я не пожалею ни времени, ни сил, чтобы сделать это.

А потом, когда я стану свободной и смогу повелевать миром без того, чтобы мир повелевал мной, я отправлюсь искать моего коварного возлюбленного. О, я не настолько полна иллюзий насчет его чувств и желаний, все это так, но я… О, я клянусь тебе, любовь моя, в твоей холодной груди я найду твое сердце.

---

Я найду твое сердце

Может быть, это про женщин, обманутых бессердечными возлюбленными... А, быть может, женщин обманывали не их любимые, а они сами, принимая желаемое за действительное?

Тяжелая корона наконец-то опустилась на благородный лоб императора. Это был апогей многолетней борьбы. Он сумел объединить вокруг себя множество разрозненных кланов, сделав так, чтобы они не желали лучшего повелителя. Они сами избрали его императором. Совершенно добровольно. Не без моей помощи, конечно. Но моя помощь будет им еще оплачена. Всему свое время.

Дворец императора находился в самом живописном месте страны – у озера, меж двух лент водопадов. Голубой камень дворца искрился в струях воды. Все вместе это напоминало, скорее, не оплот власти, а сказочное жилище неведомого волшебника. Кстати, о волшебниках – эти дивные ископаемые получают силы от нас же, от богов.

Да, я – богиня. Занятие это ничем не лучше и не хуже остальных, я полагаю. Много почета и уважения. А вот любви, – нет и не было. Не было, пока в мой храм не забрел однажды красивый юноша в венце принца.

Он был божественно прекрасен в своих императорских одеяниях. Почти бог. В моих объятиях он был почти богом. Я никому не оказываю услуг бесплатно. А он заслужил мое внимание своей любовью. Эти голубые и зеленые одеяния, эта бирюзовая холодность камня в его глазах… Он истинный, настоящий. И я должна завладеть им. Немедленно.

Я уже давно решила, где появлюсь. Там, между двумя фонтанами, украшающими зал. Там мне самое место. И вызывающе, и сразу видно – не без повода. Богини без повода не приходят. Я представила себе изумление императорских гостей и свиты, когда появлюсь в том зале. Прямо из воздуха, постепенно проявлюсь и шагну вперед с улыбкой богини, с грацией богини. Потому что я и есть богиня.

Он встанет со своего трона и пойдет мне навстречу. Будет тихо-тихо, и только его одежды, одежды императора, будут шелестеть тихонько. Он подойдет ко мне и преклонит колени, потому что он смертный, а я – богиня и мы никогда не будем равны. Если только я не захочу поднять его до себя.

Я легонько коснусь его висков, загляну в его бирюзовые глаза и подниму его с колен. Я позволю ему стоять передо мной, потому что потом ему предстоит стать мужем богини. Я сама избрала его, я подняла его до себя, и я не изменю своего решения. Этой ценой мой император платит за свою корону. Дорогая цена. Возлюбленные богов живут очень недолго.

Все происходило так, как я и предполагала. Гости и свита были ошарашены и пали ниц, едва лишь я обвела их ряды горящим взглядом высшего существа. Но что это? Почему хмур, почему нерадостен мой император? Почему не встречает меня, почему не идет навстречу? Что держит его?

Я была прекрасна в своих черных одеяниях. Небольшой венец, ниспадающие локоны, чернее, чем грива вороных коней. Гордое лицо самой прекрасной из вечных. И на этом лице медленно-медленно появлялось недовольство:

- Почему ты не встречаешь меня, император? Почему не встанешь, не пойдешь навстречу своей невесте? Что случилось, император?

Он поднял голову и в его бирюзовых глазах мелькнул страх:

- Я не хочу быть твоим мужем, богиня.

- Почему же, император? Я уже не нравлюсь тебе?

Мои губы изобразили причудливую улыбку. Куда он денется, глупенький смертный, когда богиня пришла за ним? Куда он денется?

Надо сказать, держался он неплохо. Не так, как перепуганная лань, которую ведут на заклание. Страх смерти можно победить. Я сама учила его этому. Он оказался талантливым учеником. Правда, слегка неблагодарным. Или не слегка? И что стало причиной его страха? Вот-вот, пора бы выслушать объяснения. Я повторила вопрос голосом чуть более холодным и тяжелым:

- Так что служит причиной твоего отступления, император?

Он позволил себе улыбнуться, и только эта улыбка рассказала мне, как же он напуган. Напуган моей силой? Напуган моим визитом? Но чего ему было бояться? Неужели он испугался своей любви ко мне? Иногда и богини бывают слепы.

- Ты слишком темная. А я представляю свет! – Он гордо обвел рукой свой покой, а в глазах его металось беспокойство. Почему? И почему мне вдруг стало смешно?

Может, я бы и почувствовала себя обманутой любовницей, если бы не была богиней. Нет, ему не удастся разорвать наш договор. Да еще столь наивным образом. Даже думать смешно:

- Ты говоришь, – я темна для тебя? Тебе не хватает света? Ну что ж…

Я взмахнула рукой и рядом со мной оказалась другая женщина. На первый взгляд мы были совершенно разные. Ее белокурые волосы, голубые глаза и белоснежные одежды очаровывали. Моя темнота пугала. Но это – лишь на первый взгляд.

Император нервно сглотнул. Я без особого труда подавила в себе остатки жалости и решила продолжать представление:

- Или, быть может, ты предпочитаешь солнце, а, император? Тогда тебе должна понравиться вот эта.

Еще одна женщина рядом со мной. Ярко-рыжие волосы, вздернутый нос, зеленые глаза и улыбка куртизанки. И ее алые одежды, так восхитительно облегающие тело.

Император все еще не мог выйти из столбняка. А я нанесла последние штрихи на картину:

- А, может, император, ты хочешь, чтобы рядом с тобой была женщина, похожая на тебя? Что ж, такие тоже бывают.

Конечно бывают. Сине-зеленые волосы не бывают у людей, но кто сказал, что она – человек? Голубые одежды повторяли все оттенки императорских одеяний. И глаза такие, как у него – бирюзовые. Император злорадно усмехнулся:

- Это все блеф, богиня. Ты не позволишь занять свое место кому-то из них. Ты для этого слишком самолюбива!

- Да? Много же ты обо мне знаешь! – Я обвела взглядом стоящих рядом восхитительных женщин, и фразу мне закончили все вместе. – Какой бы облик я не принимала – это все равно я. Не забывай, я – богиня.

Мне самой иногда хотелось бы забыть об этом. Но я себе этого не позволяю. Может, я и была слишком самоуверенна, но кто из нас, всемогущих, церемонится со смертными?

- Вот видишь, император, я пошла даже на эту уступку. Я могу быть такой, какой ты пожелаешь меня увидеть. Так чего же мы ждем, о мой смертный супруг?

Наверное, я поторопилась, назвав его супругом. Наверное. Во всяком случае, подвоха я не ожидала. Он пожал плечами и произнес со смущением, явно сдаваясь:

- Ничего. Это мой свадебный подарок, богиня!

Он выхватил из рук стоящего рядом голубой кристалл и бросил его мне. Я не поймала его, не успела поймать, хоть и намеревалась. Когда кристалл долетел до меня, – меня там уже не было. Есть очень мало талисманов, способных развоплощать богов, но порой они еще встречаются.

Наверное, он все-таки слишком боялся смерти. Что может быть хуже, чем умереть во цвете лет, да еще по собственному желанию. Заплатить жизнью за могущество может только по-настоящему любящий человек. Я буду ждать терпеливо и дождусь, просто обязана буду дождаться того, кто полюбит во мне женщину, а не воплощенную в божественном теле власть. Когда-нибудь такой придет ко мне, полюбит меня, отдаст мне свое сердце. У него будут все те же глаза бирюзового цвета, и в глазах будет светиться любовь.

Может быть, эта любовь станет сильнее, чем страх перед смертью? Может быть, сердце его защитит чувства от тлена. То сердце, в котором будет гореть истинная любовь к богине, я сделаю бессмертным. А то, что сердце обычно находится в груди человека, об этом, наверное, не стоит и говорить.

Никогда прежде я не видела, чтобы мужчина так небрежно отнесся к моей персоне, был столь безмятежен и раскован в моем присутствии. Даже мои братья и отец застывали в благоговении, поглядев на меня. Мою красоту называли то божественной, то дьявольской, в зависимости от того, как я вела себя. Но я не вела свое происхождение от бога или от дьявола. Я просто очень красива. А все остальное – глупости и суеверия.

Этот рыцарь лишь на миг задержал на мне взгляд своих темных, как полуночные тени, глаз, и отвернулся, коротко кивнув. Или я не понравилась этому рыцарю, или он просто хорошо держал на привязи свои эмоции. Я узнала о нем все: кто он, откуда, с какой миссией прибыл и долго ли пробудет под нашим гостеприимным кровом.

Мой отец безупречно прожил свою рыцарскую жизнь, он мудр и здравомыслящ. К нему часто обращаются за советом, содействием и поддержкой. А это значит, что дом постоянно полон гостей самых различных родов и положений. И семья и челядь давным-давно уже смирились с этим и старались сделать жизнь гостей в доме как можно лучше и приятнее.

Его называли Черным Рыцарем лишь за то, что он носит черную одежду и доспехи его были черны. Ничего особенного, если не брать в расчет отсутствие человеческой фантазии. В остальном он был обычен – из благородной семьи, нашедший себя в ратных потехах и служению Деве. Как жаль, что женское внимание всегда привлекают мужчины особенные, не похожие на других. Будь это иначе, теперь я была бы счастлива гораздо больше.

Это как волна: на тебя накатывает, накрывает с головой, а потом все уходит, а ты остаешься. Только первоначального состояния уже не вернуть. Смешно сожалеть о том, что отдала свое сердце не тому. Еще смешнее понимать, что его сердце взамен я так и не получила. Почему я так решила? Тому было несколько причин.

Мы не говорили о любви. Он слишком торопился умчаться прочь, а мне, чтобы понять себя, нужно было побыть с ним в разлуке. Мне показалось, что в его глазах светилось что-то особенное, несмотря на то, что в тот день они были темнее, чем обычно. И он сделал то, чего я никак не ждала, – подарил мне надежду. Надежду, обрекшую меня на вечные муки.

Я подарила Черному Рыцарю розу. Белую розу из сада моего отца. Он кивнул, словно предвидел этот жест, и протянул мне другую розу взамен. Честное слово, бутон этой розы был черен, как его глаза.

- Пока эта роза не завянет, – знай, что мое сердце остается с тобой! – Мы сказали это одновременно. Это не была магия. Просто у нас обоих была возможность передать цветку часть своих жизненных сил. И мы оба воспользовались этой возможностью.

Время шло. Я жила, как прежде, и только рассказы о подвигах моего рыцаря (о, он был великим и благородным воином) согревали мое сердце. Рассказы о нем, да еще дивный черный цветок, который не увядал, говорил о том, что сердце моего рыцаря по-прежнему со мной, что я любима. Маленьким девочкам из благородных домов очень важно знать, что их любят. Наверное, все это важно лишь потому, что так больнее терять свои иллюзии.

Однажды черная роза завяла, и больше не зацвела. Я ждала вести о смерти своего рыцаря. Боль в моем сердце не выходила за его пределы. Я не помню еще такой боли, но держала ее в себе, потому что знала – любовь моя, как и моя тоска, не в силах помочь тому, кто ушел в глубины мира теней.

А весть о его гибели не шла и не шла. Я надеялась, что мне не придется выдавать свои чувства. Когда придет весть о смерти Черного Рыцаря, я смогу надеть траур лишь из уважения к его силе и его славной гибели (наивное дитя, я верила, что рыцарям дается только славная гибель).

Но вести все не шли. Более того, порой наш дом посещали свидетели все более и более великих подвигов Черного Рыцаря. А моя роза говорила мне, что он мертв! Боги, как же глупа я была! Постепенно я стала затворницей. Сначала я носила черные одежды потому, что так требовала смерть моей любви. Потом я разглядела красоту черного цвета и полюбила его за эту красоту.

Сначала я думала, что мое сердце разорвется от боли. Потом я просто тосковала. Я хотела отвлечься от постоянного напоминания о своем горе и потому частенько пропадала в библиотеке. Потом я променяла любовь к мертвому на мудрость мертвых. Потом я стала забывать.

А потом я встретила его. Все так же красив, несгибаем, силен. Все так же горд и высокомерен. Кумир молодежи и женщин, заслуживший свою славу делами. Он ехал на вороном жеребце, и в щели его кирасы сияла роза – та самая, что я подарила ему вечность назад. Он улыбался гордо и беспечно, как существо, уверенное в своей святости.

Наверное, я всегда буду любить его. Я не хочу этого, но это выше, сильнее меня. Моя любовь не требует взаимности. Она уже ничего не требует, похоже. Только разъяснения – почему. Но ответ на этот вопрос мне, наверное, придется искать очень долго.

Я займусь этим. Нужно что-то делать, чтобы не дать вновь пробудившимся чувствам, добрым и злым, сломить меня. Единственный раз я позволила эмоциям возобладать над разумом, когда, увидев на лице Черного Рыцаря блаженную улыбку любимца богов, вскинула руки к небу и прокричала в отчаянии и ярости обманутого существа:

- Я найду твое сердце!

Он улыбнулся мне и кивнул, коснувшись рукой розы. Той розы, что до сих пор не увяла и вряд ли когда-то увянет. Но я запомнила и эту улыбку, и этот жест согласия Черного Рыцаря… Черного Рыцаря, который навеки останется моим. Правда, лишь тогда, когда я найду его сердце. Но я найду его, не сомневайтесь.

Мы познакомились, когда я пожелала посетить все монастыри, находящиеся на территории моего герцогства. Мои, ныне поверженные, враги говорили тогда, что я просто подыскиваю себе убежище на случай, если моя сестра (уже тогда тяжело больная) умрет, а юные принцы, увидев в тетушке врага, решат от меня избавиться. Все верно. Со стороны все должно было выглядеть именно так. Но это – только со стороны. Кто же мог увидеть нашу семью изнутри, кроме меня, моей бедной сестры и ее сыновей – принцев?

Я была второй и последней дочерью величайшего из королей. Отец был настолько велик, что когда умер (вовсе не мирно и не в своей постели, как его отец и дед, а на борту корабля, охранявшего наши пределы от набегов морских бродяг), народ не захотел смены династии и его старшей дочери, моей любимой сестре, пришлось занять трон. Она сделала это из уважения к отцу, из ее доброй памяти о нем, поддавшись уговорам отцовских советников и выборных делегатов от народа.

У сестры было слишком много светских обязанностей, поэтому она могла уделять моим племянникам много времени. Бывало, мальчишки подолгу гостили в моем герцогстве, и я лично преподавала им те хитрости науки и политики, которые когда-то узнала от отца и наставников, которых отец приглашал для нашего с сестрой обучения. У отца так и не родился сын-наследник, но, мне помнится, он не очень-то беспокоился по этому поводу.

Ах да, монастырь. Обитель Детей Добра. Они одинаково ласково принимали нищих и королей, бродяг и знатных купцов, убийц и святых. Они считали, что если провидение привело человека под крышу их дома, – значит, этот человек достоин, если пожелает, остаться у них и пожить некоторое время. Но самом деле с присутствием нечаянных гостей были связаны какие-то монастырские законы, но я ни о чем подобном прежде не слыхала.

Помнится, я была очень удивлена, когда поняла, что дети добра действительно стремятся быть таковыми, не только на словах, но и делами вести борьбу со злом, не уничтожая зло, а принося в мир добро. Да нет, я вовсе не смеюсь. Я решила немного пожить в обители (потому, что мне так захотелось, а вовсе не потому, что мне нужно было где-то скрываться от своих племянников, как гласит молва) и за время, которое я провела под их крышей, я научилась уважать Детей Добра. Их самих, их порывы и обычаи.

Молодой мужчина, с которым я встречалась и беседовала чаще других, не был настоятелем гостеприимной обители, но занимал довольно высокую ступень в местной иерархии. Он был где-то подле настоятеля. Поэтому, быть может, именно он и оказался моим сопровождающим, моим наперсником, моим стражем. Понимать можно было как угодно. Я поняла так, как хотела, тем более, что приставленный ко мне монашек был красив, и, как я позже сумел убедиться – великолепно образован и умен.

Мы долгое время проводили наедине, и занятия наши были вполне честны. Не могу сказать, что мое сердце не загоралось и не трепетало от близости рядом такого мужчины, но я была слишком далека от того, чтобы своими желаниями оскорбить дом, который меня принимал. Я слышала, что в монастыре мужчины обычно неприступны. К тому же то удовольствие, которое могло бы получить мое тело, сдайся он, все же, перед моим порывом, не шло ни в какое сравнение с удовольствием, которое получала моя душа от наших бесед.

Я не скрывала от него своего титула и своего любопытства. У религиозных общин обычно бывает довольно широкая сеть осведомителей, а я не собиралась осквернять свои уста ни ложью, ни недоговариванием. Исходя из того, что моя ложь будет раскрыта, разумеется. Нет, я стремилась быть искренней и честной, покуда мне это выгодно.

Мы говорили о детях моей сестры. О том, как лучше будет организовать их дальнейшую жизнь. Я сразу отмела подозрения советника (такой титул мой собеседник имел по отношению к настоятелю монастыря) в том, что на самом деле я буду править, а мои племянники будут всего лишь моим прикрытием. Ну уж нет, по праву наследования власть принадлежит им, так что пусть принимают решения сами, а я, пока мои племянники молоды, всего лишь буду приглядывать за тем, чтобы они не натворили фатальных для них самих и для нашей страны глупостей. Поначалу им придется нелегко, ведь громкий титул и нарядные одежды – это вовсе не то, что ожидает правителя. Декорации обманчивы, а внутри всего этого – тяжкий труд на благо всех нас, простых смертных, за которых правитель отвечает перед своей совестью.

Поскольку это все-таки мои племянники, родственная связь между нами несомненна, и я не хочу, чтобы они потратили свою жизнь, раз за разом разыгрывая политические гамбиты (сначала это интересно, но становится скучнее с каждой новой удачей), то я все-таки буду давать моим племянникам советы. Но не более того, а на верховную власть я никогда не собиралась претендовать. У меня, видите ли, была более несчастливая в этом отношении старшая сестра.

Но что в таком случае я буду делать при дворе? Стану светской львицей, законодательницей моды, заведу себе с десяток любовников, и всех их стану обманывать… Буду развлекаться. Тетушка правителя – это вам не просто так, это же такая ответственность! Нужно непременно показать себя с самой худшей стороны, чтобы, в случае ошибки правителя, неблагодарные придворные не подумали, что я могу сменить своего племянника на троне. Да и какая из меня правительница? Вот моя сестра – да, та была истинной королевой, пока не заболела так тяжело, что ее смерть сейчас видится для нее самым лучшим исходом.

Очень любопытно было наблюдать за тем, как во время наших бесед меняется лицо советника. Как затуманивалось оно, когда я заявила про десятерых любовников. Надо полагать, святой отец не одобряет такой разврат? Однако даже святой отец должен понимать, что мне не стоит вести себя, как претендентка на трон. Я слишком независима. Я не хочу этого места. Потому что очень люблю свою дорогую сестру. Да и пожить подольше хочется.

Святой отец лишь ухмылялся и многозначительно хмыкал. Однажды даже произнес голосом, полным скептицизма:

- Ты совершенно права, дочь моя.

Значит, я совершенно права? И как, скажите на милость, мне воспринимать его слова? Неужели он так твердо уверен в порочности любого человека, не состоящего в их церковном братстве? Это он зря. Обо мне, правда, много разных слухов ходит. А что вы хотите, как без слухов, если я – член королевской семьи? Но только часто ли то, что говорят, совпадает с тем, что есть на самом деле?

Итак, на этот раз проницательность отказала святому отцу. Хотя. Это и не удивительно, если учесть, что в глазах слуг церкви светские владыки всегда стараются казаться лучше, чем они есть на самом деле. И почему, в конце концов, я должна быть исключением? Разве не из страха перед племянниками скрываюсь я здесь, в этом монастыре?

Нет, больше я не предприму ни единой попытки оправдаться. Выслушаю то, что мне предлагают, со всем вниманием, и не скажу «да» или «нет». Когда-нибудь дела в государстве утрясутся, сын моей сестры станет сильным и справедливым монархом и будет править долго и справедливо, без моего высочайшего покровительства, разумеется. Я в это время буду давать приемы, устраивать балы и видеться с племянниками время от времени в приватной обстановке, чтобы сказать им, какая хорошая из них получилась королевская семья, как я горжусь ими и как гордилась бы ими их мать.

Может быть, я даже найду невесту для своего венценосного племянника… Чем черт не шутит. Я знаю много красивых девочек, и из каждой из них, если заняться ею всерьез, получится прекрасная королева. Интересно, по какому праву мне отказывают в таком простом чувстве, как любовь к своей семье. Все-таки я – женщина. И я, в отличие от своей сестры, даже не попробовала власти. И потом, мне кажется, что я совершенно не амбициозна.

Почему-то никто и никогда не задумывался о том, что члены королевского дома могут и не желать власти, не испытывать никакой тяги к интригам, а хотеть просто жить. Это рок… Ведь я же не виновата, что родилась принцессой… Но… Кое-кто думает, что виновата. И, что, раз родилась в семье, обладающей властью, значит, и всю жизнь обязана жить по ее нелегким законам…

Я много думала о законах крови. Очень много. Ах, если бы этот мужчина (или монаха, все-таки, глупо называть мужчиной?) не был так обаятелен, если бы он был хоть чуть менее привлекателен внешне. Невозможно просто смотреть на красивого монаха и понимать при этом, что перед тобой не мужчина. Я и не старалась особенно, не потому, что я сомневалась в серьезности намерений этого духовного лица, а просто… Были у меня на то особые обстоятельства.

Я была воспитала в духе строгой дисциплины, когда речь шла о политике и государстве, но вела себя крайне легкомысленно, когда дело касалось мужской части населения этого государства. И в данном случае, то, что заинтересовавший меня мужчина был предан Богу больше, чем незыблемым законам физиологии. Я думала, что бесконечная любовь к Богу потому и зовется бесконечной, что ею можно делиться еще и с другими… Я забыла, что бог оказывается не слишком доволен, когда его верные слуги желают поделиться своей любовью с кем-то еще.

Был ли причиной уют монастырской кельи, лишенной всяких признаков аскетизма (приготовленной, как мне сказали, специально для важных гостей, не отрекшихся от мира), либо мой постоянный собеседник, но я, наверное, слишком надолго задержалась в одном монастыре, забыв о времени, забыв о политике. Вот только политика, оказывается, обо мне не забыла.

Однажды мой постоянный гость явился явно расстроенным и огорченным. Причиной его волнения, оказывается, стал приезд королевской стражи. Он всерьез был обеспокоен моей судьбой (ох, неужели хоть кому-то мой милый племянник мог показаться таким грозным?). Монах шептал, заламывая руки и постоянно оглядываясь по сторонам, будто здесь, в этом уединенном месте, нас могли подслушать:

- Тебе надо бежать! Немедленно, пока не поздно! Монастырь не станет укрывать врага короля, как бы хорошо здесь с тобой ни обращались прежде…

- Мой племянник еще не коронован.

- Это дело нескольких дней. И он начнет свое правление с того, что устранит всех, кто стоит у него на пути… - Голос монаха был зловещ, его обещание звучало, как угрюмые предсказания былых времен, но именно эта зловещесть заставила меня на многое взглянуть по-другому. Где им, честным, благочестивым святошам, понять моего племянника? Они видят в нем того, кого и хотят видеть – жестокого тирана, что начнет свой путь, омывшись в крови родственников. Но я-то… Я-то знала юного наследника достаточно долго для того, чтобы знать истину.

Я не собиралась бежать от собственного племянника. Я и так слишком долго была занята своими делами, бросив на произвол судьбы детей моей сестры. Я лишь отрицательно качнула головой:

- Ты заблуждаешься. Я не враг своей семье, и не стану бежать, словно загнанная лисица. Мне кажется, что ты преувеличиваешь грозящую мне опасность.

- Безумная! Уходи со мной, пока не поздно, и мы еще сможем бороться… - Шептал он, лицо его лихорадочно пылало. Я грустно усмехнулась. С кем бороться? С теми, кто для меня еще долго останется детьми?

Видя, что не сможет меня ни в чем убедить, мой друг, любовь моя несбывшаяся, грустно застонал и выбежал прочь из моего мирного (до последнего времени) убежища. Больше я никогда не видела его, но, признаться, до сих пор не теряю надежды на новую встречу. Впрочем, это не важно…

За мной явились часа через два. Я уже готова была ко всему, ибо это время потратила на бессмысленные размышления о том, не зря ли осталась, и не разумнее было бы поберечь свою шкурку. Но – нет, я уже приняла решение, и менять что-то было бы глупо. Да и возможности такой у меня, честно говоря, не будет.

Со мной были изысканно вежливы и почтительны. Право, им не хотелось бы отрывать меня от инспекции монастырей, но будущий король находится в нетерпении, и ему не хотелось бы, чтобы я отсутствовала на коронации. Ответить на это можно было только одним образом: согласно кивнуть и отправиться собираться в путь как можно скорее, что я и сделала.

Да, наверное, со стороны мое положение могло показаться очень неоднозначным. То ли я являюсь сейчас любимой и долгожданной родственницей, направляющейся на коронацию в сопровождении усиленного эскорта, во избежание дорожных неприятностей, то ли – преступницей из семьи будущего короля, окруженной вооруженной до зубов стражей во избежание побега. Иной раз и мне казалось, что мое положение так шатко, так неоднозначно… Но, что бы я ни думала, мы двигались бодро, и скоро прибыли в столицу, где мне суждено было пройти через новые испытания.

Никто и слова не сказал о том, что, возможно, я причастна к измене трону. Но… Мои былые приятели встречали меня более чем холодно, и, как мне казалось, вовсе не горели желанием обсудить со мной новые моды, или поболтать о том, каким правителем может оказаться в будущем мой племянник… или, может, в новом правителе и было дело? Мой племянник был занят приготовлением к коронации настолько, что не сумел найти ни минуты времени для вернувшейся по его просьбе в столицу тетки.

В целом я чувствовала себя слегка неуверенно. Все происходящее со мной отчего-то казалось мне банальным фарсом, и только не были понятны цели этого фарса. Может быть, только благодаря такому странному своему ощущению я, при всех своих, всеми видимых, злоключениях и несообразностях, вела себя спокойно и была холодна к своим обидчикам (были ли они на самом деле моими обидчиками, или я придумала для себя холодность и отдаленность моих прежних друзей, я не могу понять до сих пор).

Мое отчуждение от высшего общества продлилось до самого дня коронации. Я так устала от домыслов и подозрений, что шла на коронацию, как на казнь. Шелка и парча не ласкали мое тело, а драли, словно грубое рубище. На моем пути не хватало только плахи, и палача, одетого в алое, в алой же маске, которая из всего лица оставляет видными только чувственный, улыбающийся рот. Очень знакомая улыбка. Ох, не туда куда-то несут меня мысли!

Я вошла в тронный зал, и передо мной все расступились, словно я была больна чумой или настолько свята (или проклята, а?), что лишь прикосновение ко мне могло обернуться смертью. Но вот – передо мной возвышение трона, и у его подножия – мой племянник в парадных одеяниях. Он приветливо кивнул мне и обнял со словами:

- Милая тетя, мне так не хватало Вас все это время…

Я проворчала, высвободившись из его объятий:

- Если так скучал, мог бы и навестить. Знал, поди, где я… Или недосуг?

Племянник кивнул:

- Это тебе хорошо, тетя. Ты у нас – птица вольная, сама себе хозяйка. А мне, понимаешь, еще не коронуясь, пришлось начать управлять страной. Никак свободной минуты не выпадало, не то что нескольких дней для поездки. Да и потом, говорили… - Он потупился, как будто подумал о чем-то гадком, о том, что недостойно было сказать в обществе. Я подбодрила его, уже понимая, что услышу:

- Ну, продолжай. Интересно ведь. Я так долго жила вдали от двора с его сплетнями…

- Ну… Да, хорошо. Ходили слухи, что моя тетя решила устроить мятеж и нашла себе союзников в лице влиятельного монастырского ордена…

- И ты поверил? – Поинтересовалась я холодно. Принц, а совсем скоро уже и король, беззаботно пожал плечами.

- Так слухи же… Правда, такие слухи, что не мешало бы и проверить. Я изобразил типичный монарший гнев, выглядело это так, будто я собираюсь пресечь попытку смены династии радикально, то есть насмерть. Если бы ты была в чем-то виновата, хоть в делах, хоть в помыслах, ты бы наверняка сбежала… Это было бы прискорбно, но… И скатертью тебе дорога, а кто предупрежден, тот вооружен. Власть многих достойных людей сводила с ума. Но мне повезло… - Мой племянник самодовольно оглядел собравшихся.

- Вот как? И в чем же заключалось твое везение?

- В том, что моя тетя вовсе и не думала о мятеже, о смене династии… И не важно, оказалась она для этого слишком ленива или слишком верна… Я все равно рад, что сплетни лгали.

Конечно же он был рад. Ничто так не оскорбляет монарха, как предательство в собственной семье. И мой племянник, разумеется, не был исключением.

Он короновался, мой мальчик, и пока показывает себя неплохим королем, сильным и справедливым. Я постоянно нахожусь при дворе, являясь его украшением и негласным предводителем.

Я почти забыла о том красивом монахе... Ну, то есть вспоминаю о нем не слишком часто… Ну, то есть не всегда же я думаю о нем! Но я все-таки уверена, что мы непременно встретимся, и я завоюю его ледяное сердце… Да, я найду его сердце.

Алый балахон. Сегодня я надену его и стану достойна еще одного пласта сокровенного знания. Сегодня мой наставник будет суров и груб более, чем всегда. Ему так хочется показать свою беспристрастность. Беспристрастность в обучении самой красивой женщины во всей Огненной Академии. Я была бы очень даже не против, если бы мой наставник не был самым красивым мужчиной во все той же огненной Академии.

Не знаю, когда я успела полюбить его. Сначала я слишком уставала от занятий, мне было не до красоты моего наставника. Потом я начала злиться на него за то, что он так суров, насмешлив и несправедлив ко мне. Когда я делала успехи, – он не думал даже похвалить меня, и никогда не забывал порицать, если я допускала малейшую ошибку.

Потом я научилась безропотно сносить его насмешки и оскорбления, они даже стали мне нравиться. Было в таком отношении наставника какое-то непонятное, мучительное наслаждение, которое все сильнее становилось со временем. Время превратило наслаждение в нежность. Время превратило нежность в любовь. Он не знал о моей любви, хотя наставник должен знать все о своей ученице. Особенно такой хороший наставник.

Тот, кто приходит в Огненную Академию, начинает с желтого балахона, самой нижней ступени обучения. Время перехода со ступени на ступень зависит лишь от сообразительности ученика. Мой наставник носил балахон последней и высшей ступени – бордового цвета выплеснувшейся крови, застывшей, но еще не успевшей засохнуть. И этот балахон очень шел моему наставнику. Наверное, он был бы красив в любой одежде, но в другой я его просто не видела.

Испытание мне предстояло нешуточное, но я его не боялась. Я прошла уже несколько испытаний, и решила для себя, что ожидание по напряжению гораздо острее, чем само испытание. Поэтому испытания проходят успешно, если хорошо подготовиться к испытанию. А с моим наставником плохо подготовиться было невозможно. Уже потому, хотя бы, что легче вывернуться наизнанку, чем переносить его насмешки.

В этот раз я должна буду показать искусство обращения с открытым огнем. Это великое искусство и прекраснейшее из таинств. Присутствовать на этом испытании будут только посвященные. Хоть Огненная Академия и проводит некоторые мероприятия, которые в массах правильно расцениваются как рекламная компания, но никогда не выдавала непосвященным своих тайн и не показывала своих настоящих таинств.

Перед испытанием претенденту на балахон полагается отдыхать и морально готовиться к испытанию. Медитация, сосредоточение и релаксация. Я проходила это ни один раз, и не два, а, казалось, раз тысячу. Не потому, конечно, что столько раз претендовала на новый балахон, а просто потому, что мой наставник хотел убедиться в моей подготовленности.

Я отдыхала. Я даже пыталась медитировать. Только ничего-то у меня не получилось. Ничего! Во-первых, меня почему-то начал всерьез беспокоить исход испытания. А во вторых… Я только что осознала, что насмерть влюбилась в своего наставника. А как было не влюбиться в такого душку? И все равно, что он суров и недоступен. Женская любовь ломает любые преграды.

Тут было о чем подумать. Ответит ли наставник на мои чувства, позволит ли себе снизойти до меня, своей ученицы. Я не приму отказа – значит. Он обязательно согласится. Воображение рисовало картины одна заманчивее другой. А медитация… Да ну ее, эту медитацию. Надеюсь, с заданием я справлюсь и так. Я не могу не справиться с открытым огнем, если собралась справиться с повелителем этого огня – моим наставником.

Когда я шла на испытания – не боялась и не испытывала волнения. Время заставило меня успокоиться, а предыдущие эмоции были так сильны, что теперь я казалась равнодушной ко всему, даже к испытанию. Хуже всего, что я действительно была равнодушна к испытанию. Но этого, кроме меня, никто не знал. Меня встретили у дверей зала испытаний. Те, кто оценит мои способности, и решит, достойна ли я мантии. Уже были там, внутри. Я должна была войти в зал испытаний среди прочих наставников. Мой наставник тоже был внутри.

Он подал мне руку, как только я вошла. Его рука была холодной, он улыбался, он был спокоен и уверен в себе. Но был ли он так же уверен во мне, мой дорогой наставник? Я не могла бы этого сказать наверняка. Лучше буду думать, что да, конечно, уверен. Насколько же я ошибалась! Но это я знаю теперь, словно жизнь спустя. А тогда – что могла подумать юная, наивная дурочка, да еще осмелившаяся влюбиться в собственного наставника.

Мы делали ритуальный обход зала испытаний – я и мой наставник. Стены зала были сплошь украшены мозаикой из камней всех оттенков огня. Посередине зала был устроен открытый очаг, обложенный кроваво-красными камнями. Пол в зале тоже был выложен камнями всех оттенков огня. Встречались даже вкрапления голубого и фиолетового. В Храме Огня к символике относились с должным почтением. Да и, вправду сказать, выглядел зал испытаний очень впечатляюще. Красиво и строго – в истинном стиле огня.

Это было не так уж сложно – все, что мой наставник предлагал мне продемонстрировать. Мне не нужно было сильно уходить вглубь себя, полностью концентрироваться на задании. Я могла полностью сконцентрироваться только на гордости, которую испытывала от удачно выполненных упражнений. Это была ложная гордость, и это была моя самая серьезная ошибка, она и послужила причиной моего падения. Но кто же знал, кто мог знать, чем заканчиваются для учеников неудачные испытания? Наставник никогда не говорил мне об этом, и теперь я знаю, почему.

Должно было начаться последнее, самое трудное испытание, а мой наставник все медлил. Я начала понемногу наливаться нетерпением. Мне хотелось поскорее покончить с этой докукой. Кто знает, может, после того, как я закончу с испытанием, когда пройду его (а что тут проходить?), я смогу остаться наедине со своим наставником… Сил моих больше нет держать в себе эту тайну! Скажу ему, а там будь, что будет.

Я совсем расслабилась, ожидая сигнала наставника. И тут хлынул огненный дождь. Я училась управлять огненным дождем, но ценой каких усилий мне давался контроль над ним! Нет места невнимательности и расслабленности – это смертельно опасно. Я не то что не успела перехватить контроль, да я даже среагировать не успела, как оказалась в огненном облаке, и дождь начал жечь, корежить меня, изменять, а я заорала от боли, всемогущей, всепоглощающей. Я сгорала заживо, плавилась, текла. Я умирала, моя душа стремилась вырваться, покончить с болью моего несчастного тела любой ценой.

Но я не умерла. Мне не дали бы умереть. Убили мое тело, но не мою душу. Я очнулась только для того, чтобы снова хлопнуться в обморок, увидев, во что я превратилась. Четыре коротенькие лапки, длинный хвостик, изящная головка на вытянутой шее. У меня нет зеркала, но я знаю, мы все здесь такие. Такими нас сделали неудачные испытания. Почему я никогда не спрашивала у своего раскрасавчика-учителя, откуда берутся саламандры?

Я живу в камине со своими подружками. Иногда мы играем и резвимся в племени, и нам бывает даже весело, но ни одна из нас не забывает, кем была прежде. В этом камине живут только души, когда-то доверенные моему красивому наставнику.

Однажды два посвященных остановились у нашего камина, и долго стояли, глядя в пламя, где мы резвились. Наконец, один из них, тот, что постарше, хлопнул молодого по плечу:

- А ты молодец. Заполучил себе такую мощную саламандру.

- Да, - кивнул мой бывший наставник, - она была сильная. Но она решила в меня влюбиться. Все равно толку бы от нее не было.

И они пошли прочь, а я закричала: «Я найду твое сердце!» Мой крик был не громче, чем треск дров в очаге, но мой бывший наставник, наверное, его все-таки услышал и вздрогнул. Я найду его сердце, обязательно найду.

---

Я, ДЕМОН

Написано в соавторстве и до сих пор очень нравится

Я - волк. Я - дикий кот. Смотри в мои глаза,

Со мною Смерть идёт, темна моя стезя.

Я - сумрак. Блеск клинков. Я - лезвие меча.

Я - стон моих врагов и плаха палача.

Я - самый страшный сон, я - самый страшный крик.

Мне имя - Легион. Творец мой - твой язык.

Я следую с тобой и в солнечных лучах,

И в полуночный час, и наяву, и в снах,

Я призываю мглу, я побеждаю свет,

Пускай пока ты глух, ты мне не скажешь «Нет!»

Я звук чужих шагов в полночной тьме ночной,

Кошмар безумных снов, потерянный покой.

Я страшен. Я могуч. Я проливаю кровь.

Я выше горных круч, сильнее, чем любовь.

Я ураган из зла, я адский хоровод,

Я пепел. Я зола. Во мне огонь живет.

Я разрушаю все, что встречу на пути.

Молитва не спасет, и некуда идти.

Я похоть, страх, обман, предательство несу.

Я боль смертельных ран, коверкающий суть.

Я убиваю свет мерцающих зеркал.

Что ты ответишь мне, увидев мой оскал?

И желтые огни, и синева без дна:

Глаза твои одни, и сила в них одна.

Ты смотришь на меня, а видишь ночи дно.

Сумеешь ли понять, что ты и я – одно?

Со мной разделишь власть, проклятьем наделен,

Или поможешь пасть, перешагнув закон?

---

Алмазный клинок

Не очень отчетливо. Всего лишь размышления на тему. О том, как, проиграв кому-то, человек всю жизнь неосознанно мстит другим. О, как мне это знакомо

Короткая усмешка, и меч вылетает из ножен. Теперь берегитесь. Неужели вы не знаете, с кем связались? Свет играет на моем клинке, и клинок кажется отлитым не из стали, а из стекла. Раньше мои противники хохотали над моим мечом, но их хохот продолжался так не долго. Мой клинок отлит из стали и покрыт алмазной пылью. Он острый, и смертоносен настолько, насколько вообще это доступно холодному оружию.

Бросившие мне вызов не живут долго. Я убиваю их, не откладывая, сейчас же. Не даром же меня называют Алмазным Клинком. Я самый сильный из мечников, а там, где не хватает силы, я могу применить хитрость. Я не проиграл еще ни одного боя. Впрочем, хвалиться раньше времени я не хочу. А время еще не пришло. И придет ли, – не знаю.

Мой клинок неплохо послужил мне. И еще послужит. Кто-то придет после меня, и я передам ему этот меч. Но пока я не знаю, кто. И не узнаю, пока не буду повержен. Может быть, именно так люди удостаиваются бессмертия? Если это правда, то, сколько времени мне отведено? Слишком большое могущество, по-моему, – не больно-то хорошо. Могущество непременно приводит к анализу и сомнениям.

Иногда меня приглашают на турниры и праздники – как почетного гостя и самого беспристрастного из судей. Кто-то пытается выяснить, чем я, все-таки, отличаюсь от других бойцов, удачливых, сильных, любящих почести и славу. Я не говорю, чем. Но я точно знаю, почему не могу участвовать ни в одном спортивном турнире, ни в одном дружеском поединке. Когда я наношу удар – этот удар смертельный. Я не меряюсь силой. Я убиваю.

Я буду убивать всегда. И со мной сладить сможет только такой же, как я. Я не уступлю, за здорово живешь, привилегию убивать и не быть убитым. Привилегию убивать и не быть убитым. Все это включает в себя звание лучшего убийцы. Люди иногда называют меня так, когда думают, что я не слышу их. То ли боятся задеть меня, то ли не хотят обидеть. Как будто можно обидеть правдой.

В ранней юности я был парнишкой как все. Тогда у меня не было чудесного оружия. Я знал о бое минимум, достаточный, чтобы удержать мечом на уровне городских обывателей. Это то, что тогда было необходимо. Молодость толкала меня в сети сладострастия. Сейчас я веду жизнь почти затворника. Правда, если мне будет нужна женщина, чтобы развеять тоску – я могу выбрать любую.

Однажды я поднялся с кровати среди ночи. Что-то властно манило меня, и я не мог сопротивляться этому зову. Я едва успел взять меч. Времени одеться у меня не оставалось. Я подошел к зеркалу, и, взглянув в него, не увидел своего отражения. Я увидел в этом зеркале изможденного мужчину с искрящимся клинком в руке. Конечно, он был всего лишь отражением. Но, клянусь, удар, который он нанес мне, был настоящим!

Я не успел даже подумать о защите, но мое тело решило все за меня. я уклонился, и смертельный удар, направленный мне в грудь, распорол бок. Я закричал от боли и не удержался на ногах, так она была сильна. Катался по полу, заливая его кровью, и кричал, зажимая рану руками. Тот, кто ударил меня мечом, рассмеялся и исчез, растаял в воздухе. Я катался по полу, истекая кровью, и выл, а в ушах у меня звучал его смех. Такой жуткий. Такой жестокий.

Я никогда больше не встречал его. Никогда не видел никого, даже чуточку похожего. Зато вспоминал о нем каждый раз, когда подходил к зеркалам. Туда, где меня ждал удар. Новый удар. На этот раз, должно быть, смертельный. Не то, чтобы я боялся смерти. Может быть, все дело в том, что я боялся умереть так: без сопротивления, даже не попытавшись защитить себя.

Поэтому я пришел в клан воинов и попросил: научите меня защищаться и нападать. Большинство из них только рассмеялось в ответ, а некоторые сразу же мне отказали. И только один, один из всех, не рассмеялся и не отказал. Это был уже очень пожилой мужчина, с которым все окружающие обращались как с величайшей драгоценностью. Они не только охраняли его и стремились выполнить все его желания… Никто и слова не смел сказать поперек. Они перед ним лебезили! Потом, чуть позже, уже став своим в их обществе, я узнал, что он был главой клана воинов.

Почему он принял меня, почему не отверг? Как мог он в юном, неуверенном в себе щенке увидеть воина, которому не известны будут поражения? Должно быть, все дело в том, что он был стар и был мудр. Он стал моим наставником и и никогда не жалел об этом. Я тоже… Тоже не жалел.

Мой меч сделали по особому заказу. Но это было уже после того, как я стал мастером. Однажды мне приснился этот меч, и я понял, что мое оружие, которым я защищаю свою жизнь, должно быть именно таким. Смертоносным. Блестящим. Я тоже хотел быть таким, как мой меч. Смертоносным… Блестящим… Но пока…

Пока я чувствую себя всего лишь смертельно опасной игрушкой в руках судьбы. Я не вижу для себя достойных соперников, но продолжаю прилежно убивать каждого, кто бросает мне вызов. Секрет такого нечеловекролюбия прост… Хоть и никому не известен. В бою, рано или поздно, сквозь черты моего соперника проступают черты того, первого, что чуть не убил меня. благодаря кому я потерял свое имя и стал Алмазным Клинком.

Это был жестокий бой. Ничего удивительного для того, кому приходится зарабатывать на жизнь в поединках с мечом в руках. Мало кто выходит против профессионалов, специально подготовленных бойцов. Но если против тебя вышел «господин неизвестный», нужно держать ухо в остро, и не ждать милостей от природы.

Как все это происходит в первый раз? Ты проходишь последнее испытание, остаешься при этом живым, и при соблюдении этих условий тебя официально признают мастером меча. Проходит церемония посвящения, довольно формальная и никакой особой смысловой нагрузки не несущая. Потом твое имя вносят в списки, и ты с треметом ждешь первого поединка.

С матером меча в поединке может встретиться любой, кто возжаждет этого, надо сказать, вредного для здоровья развлечения. Если твое имя есть в списке, – ты не можешь не ответить на вызов, от кого бы он ни пришел.

Два мастера меча могут встретиться в поединке, только если их наймут защищать честь и достоинство… Тогда им приходится честно биться друг против друга, и выживает сильнейший. Но, на мой взгляд, все-таки это глупо – убивать своих, чтобы исполнить прихоти каких-то тупых, самодовольных и напыщенных людишек, у которых только и достоинств – веселый звон монет в кошельке.

У меня начало было таким же, как и у других, подобных мне, молодых, свежеобученных. Только вот первым делом я заказал себе меч. Его делали около трех месяцев, и доставили всего за несколько часов до того, как приперся герольд с радостным сообщением, что господин такой-то (имярек) вызывает меня на бой до смертельного исхода.

Нельзя было определенно сказать, рад я был этому, или не рад. Исход первого поединка бросает отблеск на всю твою оставшуюся жизнь, сколько бы там ее не осталось. Однако обычно нас, молодых, только внесенных в списки, не выбирают для боя до смерти. Чаще всего приходят приглашения на бой до первой крови.

Но что тут скажешь? Я принял вызов (Я просто не мог его не принять). Я явился на поединок. Я скрестил меч с неизвестным мне искателем приключений. А потом… Ну, бой, само собой, в начале не требует напряжения всех моральных и физических сил, и можно переброситься несколькими словами со своим противником.

Впрочем, как раз мы-то не болтливы. Мы обычно понимаем, что нужно поберечь дыхание, если точно решил выстоять и победить в бою. А вот мой соперник решил не ограничиваться только лишь одним ритмичным дыханием, и заговорил… Лучше бы уж он молчал!

Он обвинял меня во всех грехах, первым из которых было предательство (это при том, что я своего соперника видел впервые в жизни). Чем больше он говорил, тем ярче становилась картина, изображающая причины нашей сегодняшней встречи. Но судите сами, был ли я хоть в чем-то перед ним виноват?

Мой соперник кричал, что я вероломно разрушил его судьбу одним своим появлением. Это его должен был обучать мой наставник, и вопрос был почти решен, разумеется, положительно, если бы не мое подлое появление.

Мой учитель почему-то решил взять меня, а его прогнал прочь. Поэтому сейчас я умру. Я не достоин жить, потому что я вор и предатель. Да, и мне пришлось все это выслушать, не сказав ни слова в ответ. Да и что я мог бы сказать? Только то, что мне просто повезло? И стал бы он меня слушать?

Теперь я понимаю, как тяжело шулерам достается их хлеб. Сохранять невозмутимое выражение лица при любом повороте обстоятельств? Я так еще не умел, и я дрогнул.

Конечно, со временем мы учимся безразличию к чужим речам, и теперь даже самые страшные и самые верные обвинения не заставят меня даже глазом повести, разве что вызовут легкую улыбку на губах. Но тогда я был молод, пылок и довольно-таки эмоционален. Именно поэтому вина, которую мне приписали, заставила меня содрогнуться.

Мой противник словно ждал этого. Во всяком случае, он нанес свой удар, который, при худшем стечении обстоятельств, мог бы стать для меня смертельным, когда я содрогался от отвращения.

Его удар был прекрасно рассчитан и шел прямо в сердце… Если бы он не споткнулся, разумеется. Странно, такая глупая случайность, и все прекрасно просчитанные планы летят кувырком. Наверное, он очень-очень хотел меня убить, этот несостоявшийся мастер меча. И он, должно быть, не рассчитывал пасть в этом бою.

Что и говорить, опыта у меня было маловато. Особенно если вспомнить, что это был мой первый поединок. Когда он споткнулся и стал падать, мне казалось, он двигался так медленно, что я в любом случае успел бы заскочить ему за спину и нанести удар. Я так и сделал.

Вообще-то это было неправильно – быть в спину. Я впервые выкупал свой сверкающий меч в крови, вероломно убив человека, который считал себя моим врагом. Но я просто не мог позволить себе дать ему встать. Меня трясло от ярости. Обвинения, брошенные моим соперником мне в лицо, были несправедливы, и потому еще более обидны.

Он упал на живот, но медленно перевернулся на бок. Это усилие стало последним в его жизни. Он смотрел на меня, как смотрит уже очень пожилой родственник на юную невесту своего тоже юного потомка – понимая, что его время прошло безвозвратно. Глаза моего павшего противника уже подернулись смертельной поволокой, но он все еще не был мертв, он всего лишь стоял на пороге смерти.

Вот тогда он и сказал, что никогда не умрет окончательно. Что он будет в теле каждого моего соперника, с которым я буду драться до смерти, и с каждым разом мне придется снова и снова убивать его, и с каждым разом это будет труднее. Когда-нибудь я не выдержу этого противостояния и паду.

У меня хватило силы духа рассмеяться ему в лицо, но в глубине души я знал, сердцем чувствовал, что его проклятье сбудется. Но знал я так же и то, что я сделаю, что смогу, чтобы отсрочить исполнение этого проклятия. Сейчас у меня все есть для этого. Я нахожусь в пике силы, снискал себе славу опасного противника, и у меня есть алмазный клинок, чье призванье – раз за разом убивать одного и того же противника, который возвращается ко мне, с кем бы я ни начинал поединка.

О том, как закончился тот, первый поединок, никто не узнал. Я потратил немного времени, чтобы исполнить все посмертные формальности и похоронить бренные останки. Пришлось выдать себя за родственника усопшего, но это было не так уж трудно. Многие знали, что мой противник шел на поединок. И хорошо, что до самого поединка наши противники просто не знали нас в лицо. Поединок закончился, я убил того, кто меня вызвал… Что ж, я победил, а какой ценой – не все ли равно?

Мы обычно даже в своей среде не слишком распространяемся о том, как проходили наши поединки, и потому никто не обратил особого внимания на то, что я не желаю говорить, как убил своего первого противника. Это была моя победа, и моя воля, рассказывать о ней или нет.

В принципе, среди мастеров меча существовало две реакции после первой победы: либо победитель рассказывал о своем поединке всем и каждому, либо молчал, как будто не произошло ничего особенного. Первых выслушивали со вниманием, потому что это было им нужно, но больше уважали вторых.

Был только один человек, перед которым я не смог бы скрывать истину, и, спроси он, я рассказал бы ему правду. Это был мой учитель. Но только... Он не стал меня ни о чем спрашивать. Он вообще редко теперь показывался в нашей среде, и нового ученика у него еще не было... Мне говорили, что он горюет о каком-то своем дальнем родственнике, попавшем в беду и погибшем из-за собственного неблагоразумия.

Обычно тренерами становятся те мастера меча, которым, несмотря на собственную профессию, удается дожить до зрелости, того времени, когда глаз и рука становятся чуть менее точны, зато голова содержит множество накопленных за бурную жизнь интересных и полезных сведений.

Каждому новому тренеру очень рады, потому что государство желает иметь в год определенное количество платных, и, к тому же, хорошо подготовленных мальчиков для битья (то есть нас). Система поединков снижает общую агрессию общества и потому общество склонно скорее увеличивать квоту на свеженьких мастеров меча, чем снижать ее.

Поэтому, когда появляется новый тренер, уменьшается давление на всех остальных тренеров. Надо сказать, что любой из знакомых мне тренеров, а знаю я их немало, хочет подготовить будущих самоубийц с мечом получше, и лишнее время в такой подготовке – не последний фактор. По большей части выживание подготовленных мастером бойцов – это всего лишь вопрос престижа, но для нашей братии престиж стоит так много... И все равно, при любых условиях, тренеры почти никогда не берут в ученики родственников, сколь бы дальним не было это родство.

Мне просто повезло. Повезло, что дядя был обязан отцу столь многим. Я вырос шалопаем, и все равно где-нибудь свернул бы себе шею, влезая, с юношеской непосредственностью, в дела, вовсе не для меня предназначенные. Дядя же обучил меня хоть и опасному, но достойному ремеслу, и сделал человеком, понимающим понятия «долг» и «ответственность». Я очень благодарен ему за это, и я в долгу перед ним.

Надеюсь только, что у меня не найдется каких-нибудь близких родственников, из ребенка которых, следуя своему долгу, я буду делать бойца, всегда готового к смерти. Конечно, если я доживу до преклонного возраста и решу стать тренером. Это не так уж легко – превращать жизнерадостных недорослей в боевые машины.

Только... Что-то подсказывает мне, что я вряд ли смогу отдать свой долг так, как мой учитель и дядя. Я с трепетом жду каждого смертельного поединка, как любовник ждет нового свидания. Я знаю, что опять лицо моего нового соперника превратится в лицо того, первого, и мне снова нужно будет его убить.

Когда-нибудь я сдам, и паду от руки очередного противника, пошедшего, по каким-то своим причинам, на смертельный бой (таких много, слишком много встречается на моем пути, должно быть, их притягивает моя слава непобедимого бойца), и последним, что я увижу, наверняка будет лицо моего первого, такого давнего противника, которого я убил в спину. И тогда победа, наконец, останется за ним.

Впрочем... Не обязательно меня ждет такой финал. Может быть, они не успеют. Может быть, я выйду в отставку и стану учить молодых, или, если мои услуги на этом поприще не понадобятся (всякое бывает, хотя пока тренеры мастеров меча всегда находятся при деле), займусь чем-нибудь для души, чем-то, на что сейчас у меня никогда не хватает времени. Стану выращивать цветы, или просто просиживать день-деньской в кресле, читая книги.

Но сейчас пока глупо задумываться о будущем. Сейчас я силен, бодр, и у меня есть мой меч. Поэтому я готов снова и снова с мечом в руках встречать моего единственного, по сути, настоящего соперника – свою память.

---

Под знаком западной звезды

Окончание

Люди деревни схватили справедливую и собирались судить как ведьму. Мудрейшая оказалась там случайно. Она, как могла убедительно, объяснила людям их заблуждения, а справедливая, судя по всему, искренне забавлялась творившейся вокруг нее шумихой. После разбирательства две женщины вместе покинули злосчастную деревеньку, провожаемые взглядами сторонящихся людей.

Они долго бродили по полям, говоря ни о чем и обо всем. мудрейшая говорила, что чувствует: скоро настанет что-то большое, что-то важное. Фея больше слушала, чем говорила. Иногда смеялась, и все вела мудрейшую за собой, подальше от человеческого жилья.

Настала ночь, но обе женщины не замечали времени. Мудрейшей не было холодно, она нисколько не устала. Она готова была продолжать этот путь бесконечно. Лишь однажды они остановились, у кромки леса, далеко от человеческого жилья. И только тогда мудрейшая прислушалась к окружающему:

- Как застыла природа. Словно стрела на тетиве лука.

- Сегодня все начнется.

- Что? – Удивилась мудрейшая таинственному и торжественному тону своей спутницы.

- Дикая охота.

Мудрейшая вздрогнула. Оказаться за порогом своего дома в ночь дикой охоты – дурной знак. В такую ночь людей охраняют лишь стены и огонь… Но сейчас у мудрейшей нет поблизости ни стен, ни огня, значит, и говорить не о чем. Впрочем… Если охотники гонят определенную жертву, то вероятность встречи с дикой охотой сегодня невелика. Но все равно… Сердце мудрейшей похолодело.

- Ты боишься? – Поинтересовалась добрая. Мудрейшая заставила себя улыбнуться:

- Сначала страшно. Я уже давно убила свой страх. Друиду со страхом жить невозможно. Нет, я не боюсь.

- Ну и хорошо. Пойдем дальше. Это будет чудесная ночь.

Они шли и беседовали, и мудрейшей стало казаться, что вся ночь так и пройдет в разговорах, и настанет утро, а они так и не увидят дикую охоту… Только… Это добрая выбирала путь. Действительно ли случайно встретили они белоголового юношу? Сына? мудрейшей казалось, что не случайно. Что добрая подстроила все это с начала до конца, чтобы увидеть, как поступит мудрейшая.

Было уже заполночь, когда поднялся ветер и засвистел тонко и пронзительно. Сейчас начнется гроза, дождь и молнии, и лес будет гудеть что-то угрожающее… Лугх всегда начинает, а остальные подхватывают. И лишь Гвен ап Нид остается спокоен и бесстрастен, пока не настигает свою жертву. «Дикая охота, и движется прямо на нас!»

Мудрейшая не успела испугаться. Все происходило слишком внезапно. Юноша выскочил из кустов и помчался к ним, что-то крича. Справедливая остановилась и ждала, не скрывая улыбки. Ей нравилось, когда человека травили, как зверя? Мудрейшая видела выражение ужаса на лице юноши. Он сейчас очень сильно нуждался в помощи. Вправе ли мудрейшая отказать ему? Язык юноши заплетался:

- Помогите… Помогите мне, они догонят меня и убьют! Помоги, ты же можешь помочь!

Добрая отошла за спину мудрейшей, предоставляя той самой принимать решение. Мудрейшая поинтересовалась спокойно и благожелательно, собрав остатки своего мужества (внутри нее все тряслось при мысли о дикой охоте, когда стихийные боги становятся жестокими и несговорчивыми:

- Кто ты? Что ты сделал?

- Я виноват… Я нарушил клятву. Из-за этого погиб мой отец, а мама меня прокляла. Это было… Семь лет назад. Они гонятся за мной каждую ночь Самхейна все эти годы. Я не могу больше! Не могу больше бежать и прятаться! Может… Пусть меня растерзает дикая охота? Это станет искуплением моей вины?

Мудрейшая нахмурилась. Не может быть, чтобы стихийные боги семь лет подряд не могли добраться до мальчика, которым все больше овладевал ужас перед дикой охотой. У свиты Гвен ап Нида лучшие кони, самые быстрые и послушные… Вряд ли искуплением юноши станет его смерть.

- Почему ты нарушил клятву?

- Я был молод и глуп! Не отнесся к клятве серьезно. Я не верил в нерушимость клятвы, как не верил и силу проклятья.

- А теперь ты веришь в проклятья? – Поинтересовалась мудрейшая почти холодно. Ей было странно, что кто-то из людей, живущих в этих землях, не верит в силу слов, особенно – высказанных вслух пожеланий своей души. Такие слова имеют особую силу. Великую силу. Мудрейшая ждала ответа. Юноша дернулся, как от удара:

- Каждый год происходит одно и то же. Я бегу, они гонятся. Как будто играют со мной, или ждут, когда я пойму – за что. Я понял… Правда, понял. Но мое понимание не приведет к освобождению. Мама никогда не простит мне смерти отца. Она любила его. Только его. Без него я ей не нужен.

- Откуда ты знаешь? – Спросила мудрейшая уже помягче. Юноша вздохнул:

- Я пробовал просить у мамы прощение. Говорил, что да, виновен, но понял свою вину… Путь она не любит меня так, как отца, но она мне все-таки мать!

- Да, мать.

- Она прогнала меня. Сказала, что я не сын ей больше. Что она не желает меня видеть. Я ждал этого дня даже с радостью. Надеялся, что дикая охота избавит меня от необходимости искупления. Но что, если теперь, когда я проклят без надежды на прощение, они будут гнать и гнать меня каждый год, пока я не сойду с ума или не покончу с собой от отчаянья?! – В голосе юноши были растерянность, страх и усталость. Усталости было больше всего. Но не эти эмоции задели мудрейшую. Она спросила себя тихо-тихо:

- Разве мать откажется от своего ребенка? Материнская любовь не может этого позволить! – Мудрейшая не была матерью, и потому ей были свойственны некоторые заблуждения о материнской верности своему долгу и любви к своим детям. Юноша пожал плечами:

- Может, моя мать просто так любила отца, что места для меня в ее сердце уже не осталось?

Он не хотел обвинять свою мать в предательстве. Это была его мать… У каждого человека должна быть мать, какой бы она ни была.

Ливень начался внезапно и стремительно. То вступил в игру Ллир ап Маннанан. Юноша сразу же показался мудрейшей таким несчастным и жалким под струями дождя. Сама мудрейшая не обращала никакого внимания на ливень. Она все еще размышляла:

- Неужели преступление, совершенное по юношеской глупости, должно караться так жестоко?

- Жестокость нужна для осознания своей вины. – Подсказал голос доброй из-за спины. – Нет смысла карать до тех пор, пока вина не осознана и не понята до конца. А потом преступник покарает себя сам.

Юноша осторожно подошел к мудрейшей, которая стояла так же прямо и властно, словно не замечая дождевых струй, обрушивающихся на ее телесную оболочку.

- Я и в самом деле не достоин жалости? Если это так – мне некуда идти и меня нигде не примут, потому что я виновен. Но если это так – мне нужно идти навстречу своей судьбе?

Мудрейшая молчала, терзаемая сомнениями. Позволить сейчас этому мальчику идти своей дорогой – значило отправить его на верную смерть. Но была ли мудрейшая вправе пожалеть и простить его?

Кто она такая, слабая ли женщина, чтобы жалеть, сильнейшая ли из живущих, чтобы прощать? Юноша, приняв нерешительность мудрейшей за окончательный приговор, развернулся и сделал шаг от нее, навстречу дикому свисту ветра, навстречу смерти. Мудрейшая, словно против своей воли, протянула руку и схватила юношу за плечо:

- Даже самый последний преступник достоин жалости, а осознавший свою вину – вдвойне. У меня никогда не будет сына, который жил бы со мной, рос у меня на глазах, был моей радостью, гордостью, а так же доставлял бы мне печали и огорчения. Может, я и не права сейчас… Но мне кажется… Я бы никогда не смогла отречься от своего сына и отдать его беде, в какую бы беду я сама ни попала из-за него.

Слезы на глазах мудрейшей были не видны, – ливень мгновенно подхватывал эти улики слабости и уносил с собой, но эти слезы были в голосе мудрейшей, и их нельзя было не услышать. Юноша услышал их и понял. Он сделал шаг назад, – к мудрейшей, и прошептал, падая перед ней на колени, валяясь в грязи:

- Спаси меня, ты же можешь! Пусть я никогда не забуду своей вины, но живой я постараюсь ее искупить, а мертвый я буду годен только на корм ловчим псам. Ты говоришь, у тебя никогда не будет сына… Будь моей названной матерью, госпожа. Я постараюсь быть для тебя не обузой, но радостью, мне бы только эту ночь пережить… Что же поделать, если моя родная мать от меня отреклась?

«Что же поделать? У каждого мальчишки должна быть мать. У каждого человека должен быть кто-то, кто нуждается в его заботах и покровительстве. Так почему не этот мальчик, дошедший сегодня до предела ужаса, доведенный травлей до крайнего отчаянья?»

Голос мудрейшей был хриплым и не очень-то ласковым, на первый взгляд. Она не умела быть ласковой, зато она умела быть властной и благосклонной:

- Поднимись, сынок. Отойди за мою спину. С докой охотой я буду говорить сама. – Мудрейшая уже видела пять черных расплывчатых силуэтов прямо перед собой. Юноша поднялся на ноги и отошел за спину мудрейшей, повинуясь, скорее, ее командному голосу, и не понимая, не успевая еще осознать, что с ним происходит. Он стоял между мудрейшей и доброй и смотрел на приближающуюся кавалькаду.

Они замедлили свой бег, когда до мудрейшей оставалось не более десяти шагов. Голос Гвена ап Нида прозвучал раскатами грома:

- Мы никогда ничего не делили с тобой, женщина. Приходили на зов, когда ты звала, оказывали помощь. Но сейчас ты стоишь у нас на пути. Отойди. Не ты нам нужна в эту ночь.

Мудрейшая решительно тряхнула волосами, и вода с них полетела во все стороны:

- Мы никогда ничего не делили, Гвен. Я звала, вы приходили. Я молилась, вы слышали. Нам нечего было делить. Мы вместе делали одно дело. Но сейчас… Этот юноша и так пережил слишком много. У каждого испытания должен быть свой срок. Срок этого юноши завершится сегодня, или же завтра он встретит безумным. Уходи, Гвен, и уводи своих спутников. Сегодня вы его не получите.

Гвен ап Нид нагнул голову, словно пытаясь получше расслышать:

- Ты не хочешь отдать нам наше по праву, женщина? Ты, случаем, не тронулась умом от великой мудрости? Ты понимаешь, против какой силы пытаешься идти?

Мудрейшая решительно кивнула. Ее, казалось, не пугали ни непогода, ни громовые раскаты голоса Гвена ап Нида:

- Да, Гвен, я в своем уме и я понимаю, против какой силы я иду. Но именем своей силы, сколь бы ничтожна она ни была, я требую: Белинос, Ллир ап Маннанан, Ллеу Лугх и Кернуннос, уходите. Я не отдам вам этого юношу, чего бы мне это ни стоило!

Мудрейшая говорила резким, пронзительным голосом. Четыре тени за спиной Гвена ап Нида попятились, то ли недовольные, то ли обиженные тем, что мудрейшая назвала их имена. Гвен ап Нид расхохотался:

- Да, женщина, твоя власть велика, но она нас не остановит. Если ты не хочешь, чтобы умер предатель, тот, что трусливо прячется у тебя за спиной, значит, умрешь ты! Ты готова умереть за него?

- Готова. – Кивнула мудрейшая, сложив руки на груди. Нельзя назвать человека сыном, а потом предать. Если уж защищать его, то защищать до конца.

Гвен ап Нид решительно двинулся к мудрейшей, и его слегка растерянная свита последовала за ним. Мудрейшая была спокойна и собрана: она приняла решение, и она выполнит то, что должна. Белоголовый юноша стоял за ее спиной, поникнув. Так страшно ему не было никогда в жизни. Но однажды уже его мать отвергла его, и никакие мольбы о прощении не смогли смягчить ее суровости. Эта женщина назвала его сыном и защищала сейчас с яростью волчицы. Защищала его, чужака, совсем ей не знакомого, попросившего о высшей милости усыновления и получившего эту милость. Если эта женщина отдаст сейчас жизнь за него, как будет дальше жить он?

- Мама, нет!

Юноша рванулся к мудрейшей, укрыл ее в своих объятиях, они стояли так, обнявшись, мать и сын, и Гвен ап Нид медлил отчего-то. А потом на них обоих опустился слой мягкой, невесомой ткани, и прозвучал голос доброй:

- Это фея. Уходите, вы потеряли свою добычу.

Дикая охота гикнула и умчалась прочь. Против своих верных слуг, добрых, даже боги были порой бессильны. Таковы их привилегии, данные за верную службу.

Ткань плаща доброй сползла с фигур людей. Фея улыбнулась мудрейшей:

- Не бойся, все позади.

Мудрейшая поинтересовалась растерянным шепотом:

- Почему ты укрыла нас от дикой охоты? Ты спасла нам жизнь, но почему?

Фея поинтересовалась мягко, но с явным подтекстом:

- А почему ты спасла жизнь этому юноше? И почему он бросился защищать тебя? Наверное, вы оба это заслужили. Пойдем, я отведу тебя домой нашими тайными тропами. Попрощайся с сыном, я подожду.

Мудрейшая выпустила юношу из своих объятий:

- Ты на верном пути, сынок. У тебя доброе сердце и ты имеешь понятие о справедливости. Это больше, чем есть у многих людей. Приходи к священной роще. Если ты поселишься где-нибудь неподалеку от нее, мы с тобой сможем часто видеться. Я научу тебя всему, что мне позволено будет открыть непосвященному. Со временем ты станешь мудрым человеком и великим вождем, как ты того заслуживаешь.

Юноша как будто вышел из ступора. Он смотрел на мудрейшую огромными глазами, и слова давались ему с огромным трудом:

- Мама… Это правда, мама? Ты меня зовешь? Мы будем видеться?

- Да, сынок. А теперь иди. Сейчас мы должны расстаться. Мне пора возвращаться к себе. Приходи к священной роще, я буду тебя ждать. Обязательно приходи, сынок!

- Я приду, мама. Приду!

Последние слова сына мудрейшая услышала уже словно в тумане. Добрая взяла ее за руку и повела за собой тайными тропами добрых. Пока они шли, – одеяние мудрейшей успело высохнуть. Она вернулась к себе, в священную рощу, в середине ночи, полная пережитого, сжигаемая разноречивыми чувствами. Мудрейшая вернулась в священную рощу, чтобы в эту ночь навсегда потерять свое сердце.

Справедливый выслушал рассказ мудрейшей и осторожно погладил ее по плечу:

- Она проводила тебя домой, и все?

- Нет. Она поцеловала меня в лоб и сказала, что со мной ее благословение.

Мудрейшая усмехнулась. Всем было известно, что благословение добрых, в отличие от их двузначных подарков, несло в себе только хорошее для предмета благословения. Добрый расцвел в улыбке:

- Ты это заслужила. И чем же обернулось ее благословение? - Поинтересовался добрый, словно бы невзначай.

"Проклятьем!" - подумала мудрейшая горько, прикрывая глаза. Она никак не ожидала еще одной встречи с добрыми в ночь дикой охоты. Но, казалось, именно в эту ночь священная роща так и кишит добрыми.

Мудрейшая изо всех сил пыталась казаться спокойной и безмятежной, вернувшись в общество сестер Авалона. Все, что произошло в эту ночь...… все это будет иметь приятное продолжение и непредсказуемые последствия. Однако и то и другое - личные –дела мудрейшей, не касающиеся даже самых близких из ее окружения.

Наверное, именно в этот день гости из Англси были даже кстати, если бы не довольно молодой и довольно нахальный брат, не умеющий себя вести, но стремящийся, при этом, выглядеть в наилучшем свете. Если верить ему, то все добрые окрестностей Англси собирались, и выстраивались в очередь чтобы попросить его совета и добиться его расположения. Мудрейшая относилась к рассказам молодого брата с некоторым сомнением. Ясно было одно (и это одно больше тревожило, чем успокаивало) этот братец неоднократно встречался с Советником.

Именно поэтому, должно быть, он не был удивлен, когда явились ученицы и доложили, что в священную рощу явились несколько соседей и ведут неспешную беседу между собой, словно ждут чего-то. Мудрейшая пожала плечами. Никто не мог запретить соседям приходить в священную рощу, хотя раньше они сами избегали лесов, принадлежащих друидской общине. Значит, сейчас у справедливых была прямая необходимость быть здесь.

- Не обращайте внимания, а, лучше, считайте соседей нашими гостями.

Если им что-то понадобится от сестринской общины, добрые сообщат о своих просьбах. Юный же братец выказал желание пойти и взглянуть на соседей, мотивируя тем, что хочет встретить кого-нибудь из своих прежних знакомых - добрых. Мудрейшая позволила ему идти с девушками, ехидно хихикнув про себя. Если в разговоре с добрыми брат таков же, каков и в разговоре с сестрами, любому доброму будет мало радости встретить его вновь.

Братец вернулся обратно чуть ли не бегом, заявил мудрейшей, что один из справедливых, посетивших священную рощу - Советник. Помнится, мудрейшая высказывала интерес к его персоне и хотела на него взглянуть. Если мудрейшая пожелает, брат представит ее Советнику...

Мудрейшая, разумеется, пожелала. А как же иначе? Она действительно хотела взглянуть на Советника. Идти было не долго, около десяти минут. Силуэты под черными деревьями были едва различимы, и брат осторожно окликнул их:

- Советник! Я привел мудрейшую, она хотела познакомиться с тобой…

Одна из теней (а было этих теней две) шагнула вперед. Голос прошелестел насмешкой и легкой горечью:

- Кто здесь ищет Советника?

Мудрейшая проследила взглядом за тенью, приобретающей очертания и лицо, да так и застыла… Это был добрый. Тот добрый, что читал ей стихи и пел песни в ночь испытания. Но теперь он как будто повзрослел вместе с мудрейшей. Он выглядел зрелым и скорбным, но его фигура была гибкой и грациозной, а улыбка… Улыбка была полна света, такого, что впору зажмурить глаза с непривычки. Хорошо, что у мудрейшей привычка уже была. Привычка, которой должно было минуть вот уже десять лет.

Брат что-то залепетал о желании мудрейшей, а она смотрела в глаза справедливого и не знала, плакать ей или смеяться. Они были такие красивые, такие сияющие, эти глаза… Он повторил, кажется, уже более ласково:

- Ты хотела видеть Советника? Зачем? Тебе нужен мудрый совет?

Мудрейшая отрицательно покачала головой, не отводя взгляда от справедливого, и не понимая, что же, что…

- Нет. Мне было всего лишь любопытно. О нем много говорят.

- Любопытство – не самый тяжкий человеческий порок. Давай расскажем ей о Советнике, Странник. – Последнюю часть фразы справедливый адресовал второй тени, скрытой за деревом и едва видной в свете луны. Тот медленно кивнул и подошел, чтобы присоединиться к разговору.

Брат перевел дыхание и уточнил:

- Он – Странник, а ты кто?

Справедливый назвал свое имя, и оно прозвучало для мудрейшей, словно падение капли на хрусталь, и звон маленького колокольчика, и переливы воды в ручье. Мудрейшая все не могла отвести глаз от лица справедливого, застигнутая врасплох этой совершенной, не тронутой временем красотой. Он был прекрасен. И он все-таки пришел к ней. Не забыл… Наверное, не забыл.

Из-за своего справедливого, того самого справедливого, мудрейшая в тот раз не уделила много внимания Страннику. Отметила его нетипичное для справедливых черно-белое одеяние и желчный тон, как будто справедливый специально вызывал мудрейшую на спор. В другое время, быть может, мудрейшая и поспорила бы с ним, но сейчас она смотрела на своего справедливого, говорила для своего справедливого. Самого прекрасного справедливого на этой земле.

Они говорили о многом. Говорили о людях и соседях. О ее мудрости, которая ничто перед знаниями справедливых. О разном подходе к жизни. Мудрейшей было очень сложно объяснить, что такое человечность. Почему-то это понятие полностью теряет смысл для нелюдей. Странник время от времени отпускал ядовитые реплики, но за всею показной, наносной агрессивностью мудрейшая видела его доброе сердце, огромное, открытое для всех достойных.

Именно Странник позвал мудрейшую в древний лес, и он принял ее там, как родную, как желанную гостью, когда она пришла туда. Именно Странник… Но тогда лишь малую часть внимания мудрейшая посвятила Страннику, провидцу, спасителю ее сердца и ее рассудка. Сегодняшняя ночь – особая. К мудрейшей вернулся самый прекрасный справедливый на этой земле.

Справедливые ушли незадолго до рассвета. Мудрейшая встретила восход западной звезды в слезах, понимая, что пропала, но что она могла сделать с собой? Это было невозможно – забыть его улыбку и голос, его грациозность и детскую наивность… Нет, мудрейшая не могла забыть его, хоть и понимала, сто все… Дальше идти некуда. Тупик.

Справедливый наклонился к мудрейшей. Его глаза казались такими огромными. В них лежали отблески наступающего рассвета:

- Я понимаю, почему ты так печальна сегодня. Ты пережила много разного. Я бы очень хотел, чтобы улыбка снова вернулась на твое лицо. – Справедливый осторожно, кончиками пальцев, провел по щеке мудрейшей, и ее сердце суматошно забилось от этой неожиданной ласки. – Мне пора уходить. Но я еще приду к тебе. Когда-нибудь.

И снова справедливый исчез внезапно, словно опустилась темная пелена на глаза мудрейшей и скрыла справедливого от ее глаз. Женщина смотрела на пламя костра невидящим взглядом. Ей тоже нужно уходить. Так жить мудрейшая больше не может. Уйти… Но как?

- Отдай мне свой Камень, Советник. Ты же все равно его не носишь, так отдай мне!

Советник застыл, на его лице появлялись то улыбка, то растерянное изумление. Он не знал, как реагировать на просьбу мудрейшей. Его никогда никто не просил о подобном:

- Тебе надоело жить, человек? Ты знаешь, что мой Камень, любой Камень, убьет в тебе человека?

Мудрейшая быстро кивнула. Да, ей надоело жить. Она не может больше жить так. Она настолько готова к уходу, что жить продолжает просто по инерции.

- Да, мне надоело жить. Надоело быть человеком.

- Что случилось с тобой такого, что ты хочешь смерти своей человеческой сути? – Поинтересовался Советник, и мудрейшей показалось, что в голосе холоднейшего и враждебнейше настроенного к людям существа промелькнуло сочувствие. Мудрейшая пожала плечами, но что-то в позе Советника, его взгляде заставило ее выкрикнуть почти истерически:

- Да не могу я жить без сердца!

Советник ухмыльнулся, и ухмылка его была жестокой:

- Вот в чем дело?! Тогда конечно. Это невозможно вылечить, ты права. И жить с этим… Тоже невозможно. Но ты уверена, что, получив мой Камень, ты станешь ближе к нему?

Мудрейшая не стала отвечать на этот вопрос. В основном потому, что ей было уже все равно - станет, не станет. Любая перемена в жизни была для мудрейшей предпочтительнее того, что происходит с ней сейчас. Потеряв сердце, она словно медленно теряла все свое человеческое. А не человеку среди людей места не найдется. Нужно было уходить, пока еще есть время. Советник, кажется, тоже понял это. Его голос помягчел:

- Ты знаешь, я ведь могу позволить тебе воспользоваться моим Камнем. Братья бы сейчас. услышав наш разговор, со смеху умерли… Но я бы позволил. Только… Мой Камень висит на Древе Камней. Его стережет… Хранитель Древа. Если хочешь, сходи туда и возьми. Только смотри, не перепутай! – В предложении Советника звучала двойная насмешка. Мудрейшая, разумеется, не знала, как выглядит Камень Советника, а Советник, похоже, не собирался рассказывать ей, как выглядит его камень. А еще… Хранителем Древа Каменей был ее справедливый. Самый прекрасный справедливый на этой земле.

Мудрейшая просто представила, как подходит к Древу и пытается отыскать Камень Советника. Или, может, спросить у Хранителя? От одной этой мысли мудрейшей стало нехорошо и захотелось страшно завыть, подобно раненному зверю. Советник понял ее чувства. В голосе его звучало настоящее сочувствие:

- Вот видишь, ничего не получается. Придется тебе еще немного пожить со всем этим… Пока тебе не встретится кто-то не такой жестокий и безжалостный, как я.

Советник давно исчез, а мудрейшая утирала слезы и с удивлением думала о том, что благодарна Советнику хотя бы за сочувствие. Кто еще может ей посочувствовать? Людям это и в голову не может прийти. Мудрейшая не нуждается в сочувствии, это же ясно!

Все чаще мудрейшая стала бывать в той части леса, где жили соседи. Там она встречала Странника, они очень много говорили на различные темы, и как-то очень незаметно странный человек и страннейший из справедливых оказались дружны настолько, что стали проводить вместе довольно много времени.

Они бродили вместе по лесу соседей или по друидской роще, и говорили, говорили… Мудрейшая совсем забросила свои светские обязанности, передав их более приземленным и менее бессердечным сестрам. Только сыну мудрейшая уделяла столько же внимания, как и прежде. Ее мальчик становился мудрым и решительным человеком, и при этом всегда оставался почтительным сыном.

Для Странника не было секретом отсутствие сердца мудрейшей. Мудрейшая не могла понять, как Странник относится к этому ее секрету. На их отношениях бессердечность мудрейшей никак не сказывалась. Им по-прежнему было интересно беседовать обо всем, что становилось достойно разговора. Не важно, относились или нет темы их разговора к тайнам бытия.

Странник любил эту землю, со всеми ее недостатками и болью… Но и ему было видеть, как люди разрушают свое обиталище, мучают и убивают животных, ведут себя так, словно этот мир принадлежит только им… И мир покоряется грубой человеческой силе так, как никогда не покорялся мягкому влиянию справедливых.

То была самая обычная ночь, ночь доверительной беседы. Мудрейшая и Странник говорили о клинке, выкованном кузнецами для Советника. Была в этом разговоре тихая безнадежность, столько, что мудрейшая зябко передернула плечами:

- Люди и соседи так никогда и не договорятся. Те, кто хоть что-то знает о людях, уходят, а молодые, что надевают Камни, стремятся забыть все свое человеческое. И забывают.

- А ты бы смогла не забыть, если бы надела Камень?

- Может, я и забыла бы, что была человеком. – Нерешительно наклонила голову мудрейшая, Но я никогда не смогла забыть о своей земле, о том, что люди и справедливые только вместе смогут сохранить эту землю для себя.

Глупо было говорить такое, подумала мудрейшая. Слова, только слова. Так мудрейшей и дали надеть Камень, сбежать из опостылевшей жизни. Но она не лгала Страннику. Мудрейшая вообще никогда не лгала. Ложь убивает все! так стоит ли осквернять ею свои уста?

Глаза Странника блеснули в свете костра, и чуть заметно качнулись перья на берете:

- Ты правда будешь помнить. Будешь помнить все свое человеческое. Я это чувствую. Может быть, именно ты станешь единственной надеждой справедливых…

- Как я могу стать их надеждой? – Горько и ехидно поинтересовалась мудрейшая. – Я сделаю сейчас все, что смогу, но человеческое время мое так коротко…

Странник не ответил на вопрос мудрейшей. Помолчал, словно раздумывая о чем-то своем, очень важном. Затем Странник вздохнул и заговорил:

- Мое время кончается. Мне пора уходить. Но я знаю, теперь знаю, что люди и справедливые не останутся без посредника. Теперь уже навсегда. Потому что ты всегда будешь помнить все свое человеческое.

Странник снял со своей шеи шнурок, на котором висел большой серый Камень и надел его на шею мудрейшей. Она не успела ничего сказать, сделать, решить. Силуэт Странника стал таять, и, наконец, исчез. Мудрейшая вздохнула. Иногда справедливым необходимо уходить, и не все из них так мудры, чтобы оставить себе замену. Да и многие ли люди теперь смеют брать подарки из рук добрых? Мудрейшая дернула плечом. Как бы то ни было, Камень – вот он, на ее шее. Это значит, что ей тоже пора уходить.

Мудрейшей не пришлось ничего никому объяснять. Всем все говорил серый светящийся Камень на ее шее. Мудрейшая уже не была частью человеческого сообщества. Она выбрала иную судьбу и иную компанию для путешествия вглубь вечности. Там, где ее бессердечие не будет фатальным.

Только сын был по-настоящему опечален уходом матери. Но и он повеселел, когда мудрейшая пообещала приходить к нему по-прежнему. Мама будет к нему приходить, а тогда какая разница, смертная его мать, или… Или уже бессмертная. Мудрейшая грустно улыбалась. Не так уж много времени заняло у нее прощание. Она знала, что по-прежнему будет приходить в священную рощу, к старым дубам, что так часто давали ей силы. К деревьям – непременно. А к людям? К людям – может быть.

Мудрейшая шла по древнему лесу справедливых, и лес приветствовал ее шелестом листьев. Она своя здесь. своя на любом клочке этой земли. Серый светящийся Камень сделал ее своей в этом мире, полном древней магии и загадок.

Мудрейшая не успела дойти до сердца леса. Хранитель Древа Камней вышел ей навстречу. Ее лицо сияло странной улыбкой:

- Так, так, так! Кто это пришел в мой лес без разрешения?

- Я пришла домой. – Выдохнула мудрейшая. Глаза справедливого слегка расширились – он увидел Камень на ее груби. И тут же ее улыбка стала ослепительной, он протянул мудрейшей руку.

- Домой? Ну что ж, пойдем, я покажу тебе твой новый дом.

Мудрейшая сжала своей рукой его руку, и они пошли вперед. Вместе.

---

Под знаком западной звезды

Летом будет игра. Я еще не знаю, какая она будет, но сейчас хочу представить вещь, написанную под впечатлением от тюменской игры "Лето", посвященную и подаренную Халбараду, лучшему Ши на той игре.

Посвящается самому прекрасному ши на игре «Лето».

Вот он, твой подарок.

Звезда сверкнула ослепительно, так, что стало больно глазам. Мигнула, умытая чистотой небесного свода, и заняла свое место на западе. Женщина смотрела на звезду, сияющую, словно ее вымыли чистой родниковой водой, и на глазах ее появились слезы. Этой звезды не было на небе вчера, и завтра женщина ее не увидит. Эта звезда всходит только один раз, один раз за всю короткую человеческую жизнь.

Женщина еще раз взглянула на разгоревшуюся звезду, и смахнула слезы ладонью. Что это, что это происходит с мудрейшей? Она была мудра, и без труда могла читать книгу человеческой жизни. И очень редко ошибалась. Ведь достаточно просто немного понаблюдать за человеком, чтобы знать о нем абсолютно все. И кому, как ни ей, знать себя лучше других? Врать себе – пустая трата времени, а друиды никогда не врут. В тот же миг, как увидела эту звезду, женщина потеряла сердце. В мире мало есть существ более несчастных и опасных, чем бессердечный друид.

Женщина всегда считала себя равнодушной к любви. Есть ли человек, которого можно полюбить за сияющую чистотой душу? Женщина видела слишком много людей. Вполне достаточно, чтобы понять, что душа человека никогда не бывает чиста.

Люди боятся силы и преклоняются перед властью друидов. Простым смертным сила друидов кажется сродни тайным силам соседей, существ, так не похожих на человека. Как будто, став проводниками воли богов, судьями между людьми и богами, получив власть и силу большую, чем присущие обычному человеку, склонному бояться и бежать всего необычного, друиды отдают часть своего человеческого, и перестают быть полностью людьми. И никто лучше самих друидов не знает, что все человеческое остается при них, только затаивается с самой глубине друидской сути, чтобы в самый неожиданный миг вернуться и занять свое. По праву, место.

Мудрейшая была в отчаянии. Об ее отчаянии говорило лишь несколько слез, сквозь призму которых западная звезда виделась, как два огромных, сияющих глаза, но и этого было достаточно, чтобы понять: женщина и человек не может жить без сердца, она обречена на страдания и боль до конца своей жизни. А у мудрейшей матери (так уж получилось, и ее ли в том вина?) сердца больше нет.

Мудрейшая не тосковала по своему сердцу. Ее беспокоила не бессердечность, но безнадежность этой бессердечности. Ничего в мире не могло сдвинуть, изменить создавшегося положения, и это было невыносимо.

Впервые в жизни женщина чувствовала себя глупой, никчемной и не на своем месте. Но жизнь продолжалась, и нужно было куда-то идти, выполнять повседневные обязанности, и только вспоминать время от времени его улыбку. У него такая улыбка!

День испытания запомнился странно: полустертыми фрагментами. Может быть, виной тому была неполная сосредоточенность на испытании. Как будто оно, видимое раньше главнейшим событием в жизни девушки, внезапно потускнело. Отошло на второй план, утратило свое исключительное значение. Испытание мудрейшая прошла легко, словно на одном дыхании. Она больше никогда не думала: «Что будет, если я не смогу?». А ведь ночь перед испытанием была полна сомнений и тяжелых дум.

Ночь перед испытанием молоденькая дочь Авалона должна была провести в одиночестве, в размышлениях и бодрствовании. Девушку больше всего интересовало, как сестры узнают, бодрствовала она или нет (молодой ее организм был силен, и бессонная ночь еще никак не сказывалась ни на внешнем виде, ни на настроении, ни на способности мыслить).

Вопросы, касающиеся бодрствования, отпали у молоденькой послушницы, как только ее привели в тот укромный уголок священной рощи, где ей предстояло оставаться одной до утра. Величие природы не внушало спокойствия и мыслей о сне. Более того, мысль о том, что ей предстоит остаться здесь, в одиночестве, показалась девушке жутковатой. Где уж ей решиться сомкнуть глаза и погрузиться в сон?

После того, как сопровождающие ее сестры ушли, девушка устроилась под большим развесистым дубом и осторожно огляделась. Этот уголок священной рощи вряд ли казался радостным и гостеприимным даже днем, что уж говорить о ночи? Должно быть, сестры специально приберегали этот мрачный уголок для испытания душ и сердец послушниц. И она должна пройти это испытание. Непременно должна.

Ночь еще не вошла полностью в свои права, но солнце неуклонно катилось на запад. Девушка сжалась в клубочек под дубом, чувствуя себя одинокой и покинутой, несмотря на защиту такого большого, мощного дерева. Может быть, причина была в том, что дубовая крона нависала над девушкой.

Она невольно представила себе это место, когда ночь полностью завладеет миром, когда совсем не останется проблесков дневного света, и ей становилось все более и более неуютно. Было лето, и для тепла на девушке надет был лишь легкий плащ, впрочем, вполне способный предохранить от легкого ночного холодка. В этот самый плащ девушка и завернулась как можно тщательней, оставив наружу лишь лицо, провожая сожалеющим взглядом закат, и в то же время не понимая, – почему ей так страшно, ведь она никогда прежде не боялась наступления ночи, напротив, ночь была любезна ее сердцу.

Но не эта ночь, ночь испытания. Зашло солнце, и поднялся легкий ветер. Зашелестел в кронах, засвистел тихонько, как будто предупреждая об опасности. Видимо, именно поднявшийся ветер был виной легкой дрожи, охватившей девушку. Хотя, на самом деле, холоднее не тало. Стало страшнее… отчего-то. Причины этого страха девушка не понимала.

А потом все время стала занимать борьба со страхом. Той, кто выбирает путь Авалона, страх неприличен. Так учили ее сестры, и так она чувствовала сама. Но чтобы побороть страх, нужно сначала почувствовать его, дойти от его меры до его границы. Так вот для чего служила ночь испытания?! Научиться бороться со страхом, или сойти с пути, поняв, что путь Авалона тернист, и мало силы, чтобы идти им!

Мысли о страхе слегка отвлекали девушку от окружающей реальности. Но тем резче и болезненнее было ее возвращение в этот мир, когда до ее слуха донеслись слова:

- Так, так, так… Кто это сидит тут, и дрожит, как заяц?

Девушка подпрыгнула на месте, и подняла темные, полные панического ужаса глаза в направлении голоса. Это был совсем юный мужчина, одетый в серое и зеленое, с рыжеватыми волосами и глазами яркими, как две звезды. Девушка улыбнулась. У этих глаз не было возраста. Она уже догадывалась, кто может прийти ночью в этот затерянный уголок священной рощи. Но юность и извечное женское любопытство брали свое:

- Ты кто?

- Ты не знаешь, кто я? – Улыбнулся он лукаво. – В самом деле?

Девушка вздохнула. Дочери Авалона ни к лицу ложь:

- Ты – добрый.

Добрый, сосед, справедливый… Какая разница, как его назвать. Он кивнул:

- Да. А кто ты?

- Я – будущая сестра Авалона.

- Будущая? И как далеко это будущее?

- Завтра, если я выдержу все испытания. – Голос ее предательски дрогнул.

- А если нет? – Весь вид его выражал неудержимый смех, и девушка почувствовала легкий гнев за то, что он смеется, говоря о таких серьезных для нее вещах.

- Тогда – никогда.

- Чего ты боишься? Того, что не выдержишь испытания? Или тебя страшит ночной лес?

Девушка задумалась. Ночной лес – это, может, и страшно, но ничто перед страхом быть отвергнутой Авалоном.

- Я боюсь испытания. – Честно созналась она. Он кивнул:

- Хорошо.

- Почему?

- Если ты не боишься леса, а я – его часть, то ты и меня не боишься. Это приятно!

- А почему я должна тебя бояться? – Спросила Девушка. Он улыбнулся и спросил полунаивно, полуобидчиво:

- А почему другие нас боятся?

Девушка задумалась. Она вспомнила, что рассказывали матери: о том, как простые люди боятся справедливых, потому что те ближе к богам («Свита богов, которые помогают и подсказывают нам»), а потому люди их не понимают и не стремятся понять. Если друиды стремятся понять своих богов. Почему бы им ни стремиться понять добрых? Но люди… Люди – нет.

- Потому что не понимают вас.

- А вы понимаете? – Девушке показалось, или в его голосе прозвучала насмешка? Она не обиделась на слова доброго, пожала плечами:

- Может, и нет. Но кто, как ни мы, хоть стремится вас понять? – Поинтересовалась она. Добрый вздохнул, его улыбка померкла, морщинки появились вокруг глаз, и на миг он стал похож не на юношу, как вначале. А на очень древнего, очень усталого от жизни старика. Время для добрых течет по-другому. Радость делает их молодыми, а печаль – старыми.

- Никто. Потому что никому это не нужно. И потому что никто не желает себе лишних трудностей. А что может быть труднее. Чем постичь то, что бесконечно далеко от тебя?

Его голос был по-прежнему молод, и в этом голосе звучала, кажется, настоящая горечь. Девушке почему-то стало по-настоящему жалко это изящное существо, которое, в общем-то, вовсе не нуждалось ни в какой жалости. И она сказала тихо:

- Может быть, когда-нибудь люди и добрые будут понимать друг друга, и жить рядом в мире и согласии.

- Может быть. Когда солнце взойдет на небо ночью. А этого прежде никогда еще не бывало.

Девушка вздрогнула и отшатнулась, – столько всего непередаваемо-странного было в его голосе. Добрый увидел ее движение, и улыбнулся, и лицо его снова стало юным:

- Не бойся. Когда я шел сюда. Я не думал здесь кого-нибудь встретить. Но я рад тебя видеть, это уже немало, правда?

Правда? Пожалуй, что так. Остаток ночи девушка провела в обществе юноши, который пел ей свои песни и читал стихи своим мелодичным голосом, полным особенной красоты. И страшный лес, который прежде призывал в ней ужас, теперь уже вовсе не казался таким страшным.

Уже под утро добрый несколько раз тревожно взглянул на отблески рассвета, приближавшиеся с востока, и легко вскочил на ноги.

- Мне пора идти. Может быть, я навещу тебя как-нибудь, когда мне захочется этого. А пока – прощай. И помни, – самое главное для тебя сейчас не всегда будет целью жизни. – Добрый коснулся ладонью щеки девушки, сделал шаг назад и исчез, слился со светлеющим лесом.

Когда за девушкой пришли, она была тиха и спокойна, на губах ее застыла умиротворенная, мечтательная улыбка. Ни одна из девушек прежде не выходила из испытания с такими спокойствием и твердостью духа, как будущая мудрейшая. Дневные испытания она проходила со все тем же спокойствием, со все той же мечтательной улыбкой.

Девушка прошла все испытания и стала называться мудрой матерью. И порою ей снилось юное прекрасное лицо, так не похожее на человеческое, и улыбка, и голос, нежный, богатый интонациями. Мудрая женщина просыпалась, вспоминала свой сон, а потом весь день ходила со все той же странной, мечтательной улыбкой на губах.

А потом просто мудрая женщина незаметно для себя стала мудрейшей, и ей уже некогда стало вспоминать о добром, и ей перестала сниться его улыбка. Ведь уже столько лет прошло. Почти десять. Ну, то есть – прошло всего десять лет.

Нужно было решаться на что-то, и мудрейшая решалась. Она готова была на все, чтобы только вернуть свое сердце. Но ни одно из этого «всего» не смогло бы этого сделать. Ведь добрые бессмертны, а женщины без сердца… женщины без сердца долго не живут.

Мудрейшая переложила все свои повседневные заботы, прежде отнимавшие столько времени, на плечи других матерей, одна из которых заменит мудрейшую когда-нибудь (но когда еще?), и уходила все дальше в лес, в его тиши ища совета и успокоения. Мудрейшая обошла не только все уголки священной рощи, где она бывала в разное время дня и ночи, но и дикий лес за ее пределами, одно из древних убежищ добрых, именующихся иначе справедливыми или соседями.

Мудрейшая не боялась добрых. Одна из добрых спасла ей жизнь, второй – забрал ее сердце. Благодаря добрым у мудрейшей больше не осталось ничего своего, а только долг перед добрыми за свою жизнь, и еще – совершенно бесполезная надежда на возвращение своего сердца.

Добрые, если и видели мудрейшую, то не мешали ее неспешному пути. Во время которого так хорошо было погружаться в воспоминания и не видеть тропинки, по которой ноги идут сами, а видеть лишь то, что было когда-то…

В тот день в священную рощу пришли кузнецы. Мудрейшая сама встретила мастеров, изрядно опешив (обычно мужчины очень неловко чувствовали себя в этом средоточии женской силы, а потому весьма неохотно его посещали) от самого факта их прихода. Дальнейшая беседа, впрочем, помогла разобраться в причинах посещения.

Около пяти лет назад эти достойнейшие представители своего цеха встретили в поле прекрасную женщину в зеленом, очень милую и приветливую. Она пригласила их к себе, напоила чаем и открыла несколько секретов, напрямую связанных с их мастерством.

Все это было если и не обычно, то в порядке вещей. Порой соседи выбирали достойных, на их взгляд, представителей людского общества, чтобы открыть им секреты своих древних ремесел. И то, что секреты кузнечного мастерства открывала женщина – это мудрейшую тоже не удивляло. Соседи вообще очень мало были похожи на людей.

Удивила мудрейшую, скорее, просьба кузнецов, рассказавших о давнем происшествии. Кузнецы начали ковать меч, и, чтобы завершить работу, чтобы меч стал таким, как должно, им нужно встретиться с той женщиной справедливых еще раз. А кто, кроме мудрых женщин, может организовать им такую встречу?

Мудрейшая хмыкнула, пожала плечами и стала расспрашивать кузнецов о подробностях. Где они встретили ту женщину, как она выглядела… Мудрейшая знала, конечно, что соседи видятся людям такими, какими люди хотят их видеть, но все равно продолжала задавать вопросы.

На вопрос же кузнецов, где они, хоть предположительно, смогут найти женщину соседей, столь необходимую им сейчас, мудрейшая ответила:

- Не люди ищут добрых, а добрые ищут людей. Отправляйтесь туда, где встретили свою наставницу в прошлый раз, и, быть может, она сама вас там найдет.

Кузнецы ушли. Мудрейшая взмахом руки велела сопровождающим ее женщинам удалиться, присела на траву под большим дубом и задумалась. К ней снова возвращался давний интерес. Она так хотела узнать, кто же такие соседи и понять их… Хоть немножечко.

Порой соседи принимали облик людей и находили себе возлюбленных среди смертных. Они забирали своих возлюбленных в место, где время текло по-другому, а, устав, или вняв просьбе своего смертного возлюбленного, отпускали его обратно, к людям.

Человек возвращался в мир и узнавал, что прошло уже много-много лет, все знакомые умерли, и тосковал в одиночестве, пытаясь по возможности приспособиться к новому миру и новым обычаям, или пытаясь вернуться к своему возлюбленному – доброму, но не мог, и порой умирал от тоски.

Все говорило за то, что добрые жестоки к людям. Все говорило за то, что не только люди не понимают добрых, но и добрые не понимают людей. В непонимании – вот в чем, единственном, оба племени, и люди, и добрые, находятся в равных условиях, и никто из них не в состоянии пока преодолеть пропасть.

Иногда люди гостят у добрых не очень долго. Иногда добрый даже замедляет ради человека свое личное время, и живет вровень с человеком. Никогда невозможно предсказать, как произойдет встреча человека и доброго в очередной раз. У добрых нет принципов. У них есть только их настроение.

Мудрейшая не особенно верила, что кузнецы найдут свою советчицу из добрых там, где будут ее искать. Но, возможно… Добрые всегда чуяли не совсем человеческое в человеке, и это «не человеческое» манило их и притягивало. Притягивало настолько, что порой добрые оставляли свои заботы и веселье, чтобы прийти к такому человеку.

Так соседи находили своих потомков, и порой уводили с собой и делали так, чтобы их древняя, волшебная кровь пересилила человеческое начало. Так у справедливых появлялась молодежь, способная понимать людей. Жаль, что эта молодежь так быстро забывала обо всем человеческом, что было ей присуще прежде. Способности древней крови были много заманчивей и разносторонней.

Друиды смотрели на добрых, как на еще одних слуг своих любимых хозяев. Так личный камердинер короля взирает на его разряженную в пух и прах свиту. Пусть он – простой слуга, а они – аристократы, но служат они одному господину.

В чем-то друиды были даже сильнее. Ведь с ними боги были всегда, как и их совесть. А добрые – всего лишь свита богов. Свита, которая порой снисходит до того, чтобы поболтать с простыми слугами своих могущественных господ.

Добрые часто приходили к друидам, если им хотелось поболтать ни о чем, просто говорить и слушать, тоже просто, общаться с теми, кто умеет слушать и слышать, и отвечает мудростью на мудрость. Иногда соседи даже просили у друидов совета. Но не во времена мудрейшей.

По сравнению с ними, такими мудрыми и прекрасными, такими изменчивыми и неизменными, друиды проигрывали во всем, кроме одного: способности разбираться в человеческих делах. И из-за этой способности, порой кажущейся соседям своего рода магией, соседи считали друидов едва ли не младшими своими братьями. Как и люди, впрочем.

Уже не совсем люди, и наполовину – проводники воли богов, друиды застыли между миром человеческим и волшебным и были вечными проводниками из одного мира в другой. Кажется, соседям все меньше требовалась помощь друидов, в чем бы то ни было.

Мудрейшая вздохнула. Ну, что же… Каждый раз, когда добрые проявляют интерес к человеческому миру. Человеческий мир должен чувствовать себя польщенным и прыгать от счастья: разбили равнодушие, притянули к себе внимание своих бессмертных соседей. А когда людям нужна помощь этих соседей? Не факт, что помогут. Не факт, что и вообще-то придут.

Именно тут… Именно сейчас… Мудрейшая ощутила биение силы и поняла, куда идти, где искать фею. Она сможет помочь кузнецам. Это не будет даже сложно. Нужно всего лишь прогуляться по полям. Даже в лес уходить не надо. Признаться, даже мудрейшая слегка опасалась бесцельно бродить по исконным владениям соседей (друидская роща не считается, это, все-таки, владения женщин, живущих волшебством, друидов, и их права на рощу признают даже соседи).

Мудрейшая переоделась из парадной мантии в повседневную и отправилась в путь. Такие прогулки не утомляли ее. Такие прогулки мудрейшая порой совершала просто для собственного удовольствия. А теперь… Ну, теперь предполагалось, что она сможет получить от прогулки еще и какую-то пользу, отыскав для кузнецов фею. При двух неизменных условиях: если это будет очень нужно кузнецам и если это хоть сколько-нибудь будет нужно фее. Тогда почему мудрейшей кажется, что ее миссия будет успешной?

Сами боги вели ее в тот день. Они встретились на мосту через маленькую речку. Мудрейшая посмотрела в лицо совсем юной девушки, босой. Одетой в простое холщовое платье, и наклонила голову, прижав руку к груди. Мудрейшая редко обращала внимание на приветствия простых смертных. Она и властителей приветствовала лишь едва заметным кивком. А соседей мудрейшая приветствовала склоненной головой и прижатой к сердцу рукой. Как будто хотела сказать, что преклоняется перед их мудростью, и сердце ее чисто.

- Кто ты? Как мне тебя называть? – Спросила мудрейшая требовательно. Добрая улыбнулась и назвала свое имя. Мудрейшая кивнула:

- Я искала тебя, фея.

- Искала меня? С каких пор люди стали искать нас и находить? – Фея, кажется, была не то удивлена, не то рассержена. Мудрейшая объяснила:

- Меня ведут боги. Всегда. Я ведь друид.

- Хорошо, раз ты нашла меня, я тебя выслушаю. Пойдем.

Обе женщины неспешно двинулись в поля. Мудрейшая коротко описала свою надобность, из-за которой искала фею. Та кротко улыбнулась:

- Я найду кузнецов… Если посчитаю нужным. Но разве это тревожит тебя? Только это?

Нет. Мудрейшую тревожило другое. Страх, который люди стали испытывать к соседям. Зло, приносимое некоторыми из соседей людям. То, что люди стали делить непознаваемых своих соседей на добрых и злых. Вражда. Вражда. Причины которой мудрейшая не понимала, потому что так и не сумела до конца понять соседей.

Мудрейшая говорила и говорила. Говорила о себе и своих людях, что стоят между. Как они рвутся понять, но не могут. Не хватает времени и сил. А как хранить землю, не понимая происходящего на ней? Лишь одно оставалось ясным и неизменным – друиды по-прежнему должны хранить свою землю от распрей и войн.

Добрая остановилась и повела своими огромными, лучащимися глазами по лицу мудрейшей:

- Ты так говоришь… Ты меня словно подкупаешь!

Мудрейшая вздохнула:

- Нет, я говорю то, что есть. Ты же знаешь, мы никогда не лжем.

Снова тот же пронзительный, испытующий взгляд:

- Да, вы не лжете. Но ты еще сама не поняла, чего ты хочешь. Не приняла решения. Соседи не просто так интересуют тебя, да?

- Мой разум и мое сердце говорят разное, фея.

- А ты их не слушай. Ни разум, ни сердце. Слушай свою совесть. Совесть – это твои боги.

Мудрейшая кивнула, и они пошли обратно. Фея первой, мудрейшая – за ней. Когда уже переходили речушку по тонкой жердочке, фея вдруг повернула обратно. Мудрейшая понимала, что нельзя не уступить фее дорогу, но и спрыгивать с мостика в ручей было ниже ее достоинства мудрейшей. Поэтому она просто стала пятиться назад, когда добрая вдруг протянула руку и провела мудрейшую подле себя – так, что они соприкоснулись, и два сердца бились рядом…

- Так, так, так! Кто это бродит так беспечно в моем лесу, полном чудовищ? – Голос был совсем не сердитым, скорее, даже радостным. Мудрейшая подняла затуманенные воспоминаниями глаза, и на лице ее сама собой заиграла улыбка. Самый прекрасный из справедливых на этой земле! Сердце мудрейшей, внезапно ожив, бешено заколотилось. А сома она прошептала, не испуганно, а, скорее, благоговейно:

- Мы уже говорили с тобой об этом. Я ищу странника, чтобы попросить его о помощи.

- Попроси меня.

- А можно?

- Ну, раз уж ты все равно пришла…

Мудрейшая кивнула. Быстро рассказала о своей проблеме и о том, как ей хочется помочь ребенку, попавшему в беду. Каждое слово мудрейшей было словом истины. Но ее сердце, такое безжизненное, сейчас пело от счастья, хоть и говорила мудрейшая о беде. Справедливый кивнул:

- Я постараюсь помочь. А ты… Приходи сюда вечером.

Мудрейшая кивнула и пошла прочь. Она не спрашивала справедливого, зачем ему захотелось встретиться вечером с женщиной, с которой однажды, в ночь Самхейна, он вел долгую беседу о жизни людей и соседей. Достаточно того, что справедливый хотел ее видеть – и сердце мудрейшей пело от счастья. Все тише, – чем дальше за спиной мудрейшей оставался обладатель самых ярких глаз и самой прекрасной улыбки. Что ни говори, а мудрейшая понимала – сердца у нее больше нет, даже если оно иногда и появляется в груди. Нельзя отдать сердце справедливому и в то же время оставить его себе. С этим справедливым, ее справедливым – нельзя.

В назначенное время он не пришел. Мудрейшая ждала его всю ночь, замирая и вздрагивая от каждого шороха и шелеста, но он так и не пришел. Конечно же, все и всегда не может быть так, как ты хочешь. Как тогда с феей. Кажется, все было прекрасно…

Кузнецы так и не встретили фею. Зато их встретил кое-кто другой. Кто-то неизмеримо более сильный. Кто-то, чью силу кузнецы, лишь поговорив, принесли на своих плечах. Он был чист и светел, как граненый кристалл, и в то же время темен, как омут. Говорили, что он красив, и никакой другой мужчина добрых не сможет сравниться с его холодной, вызывающей красотой. Говорили, что у него всегда готов был мудрый совет для сомневающегося…

Мудрейшая никогда не видела этого справедливого. Должно быть, потому, что ей не нужны были советы. Но к мудрейшей порой приходили люди из мужского ордена и рассказывали о своих встречах с добрыми. Мудрейшая не запрещала сестрам делиться с братьями знаниями такого рода, но сама молчала. Мало ли с кем доведется встретиться на своем пути!

Добрый знал о намерении кузнецов сковать меч и предлагал свои услуги в качестве учителя. Он был убедителен настолько, что кузнецы, придя посоветоваться к мудрейшей, на самом деле уже готовы были согласиться с его предложением. Мудрейшая поняла их и не стала мешать принять собственное решение:

- Я ничего не знаю об оружии. Я видела фею, и она сказала, что, может быть, найдет вас. Наверное, что-то не сложилось. Поступайте так, как подскажет вам ваша совесть. Совесть – лучший советчик. И да помогут вам боги.

Что еще она могла сказать им, чувствуя неправильность данного справедливым совета, но не умея объяснить эту неправильность? Если бы она знала, что выкуют кузнецы… Мудрейшая нашла бы фею и волоком притащила к кузнецам, заставила бы (это добрую бы заставила!) фею научить их… Чтобы только они не выковали тот темный ужас для своего соблазнителя и советчика. Но с феей мудрейшая увиделась немного позже, когда работа над мечом была почти закончена. Они увиделись с феей в канун Самхейна.

Именно в праздничные дни проще всего встретить соседей. Они приходят на человеческие праздники, чтобы посмотреть на веселье, увидеть людей, поговорить с ними или просто обогреться у костра. Мудрейшая не подняла глаз, когда кто-то подошел к огню и остановился рядом с ней, протянув к огню руки. Мало ли кому приспичит… И только голос, голос прекраснейшего из справедливых, заставил мудрейшую вздрогнуть и поднять глаза:

- Ты сегодня печальна. Почему? Ведь у вас праздник.

Мудрейшая пожала плечами. Какая разница. Он рядом, и это хоть на мгновение позволит ей оттаять.

- Ты не пришел тогда. – В ее голосе не было и следа эмоций. Только изложение факта.

- Когда? Ах, да… Я забыл. – Он беспечно рассмеялся. Мудрейшая печально усмехнулась. Она все время забывает, что ее справедливый – не человек. Хотя кто только ей этого ни говорил! И тот, кто дает советы, в том числе… Было и такое. Похоже, в последнее время мудрейшая особенно привлекала внимание соседей.

Сегодня, в начале праздника, к мудрейшей подскочил один из молодых и шаловливых соседей, шалун, и поинтересовался, почему это женщина здесь одна и не танцует. Она же не откажет в танце такому симпатичному кавалеру? Мудрейшая покачала головой и шепнула (против своей воли как будто):

- Я жду самого прекрасного справедливого на этой земле.

Уязвленный отказом сосед поинтересовался высокомерно: кто из соседей может быть прекраснее него? Мудрейшая поморщилась. Отвечать не хотелось, и уж точно ее справедливому не понравилось бы, что мудрейшая называет его самым… Наконец, женщина пошла на хитрость, чего раньше не позволила бы себе и с самым слабейшим из справедливых. Мудрейшая спросила – а что будет, если она укажет своему несостоявшемуся партнеру по танцам на самого красивого из справедливых? Тот так же высокомерно ответил: я вызову его, и в поединке мы решим, кто лучше!

Заметив в человеческом море тень советника (который по каким-то личным причинам старался никогда не пропускать людские праздники), мудрейшая указала на него:

- Вот самый красивый из справедливых.

Справедливый, полный боевого задора и вожделения, а так же желания помериться силами с кем угодно, взглянул туда, куда указала мудрейшая и сник. Не по зубам ему был, видно, этот орешек.

- Ты долго ждала меня? – Поинтересовался справедливый, кажется, даже заботливо. Мудрейшая пожала плечами:

- Ночь. Я думала, что ты вспомнишь обо мне раньше, чем наступит рассвет. Думала, что это правда, то, что сказал странник: даже сильнейшему из справедливых иногда может понадобиться общество мудрой женщины друидов.

- Не заставляй меня вспоминать, какие дела оказались важнее, чем встреча с тобой. Мои братья, кроме странника, который действительно почему-то хорошо к тебе относятся, и кроме советника, которому все равно, потому что ему никто не сможет послужить угрозой, были недовольны тем, что я позвал тебя в наш лес. Но я позвал, и от слова своего не откажусь.

Мудрейшая улыбнулась с деланной беспечностью. Кто бы подумал, что у справедливых в ходу те же глупые заблуждения, что и у людей? Ну, чем она, слабая женщина, хоть и наделенная силой, позаимствованной у богов, а так же обладающая многими магическими навыками, может навредить справедливым? Особенно после того, как одна из их племени спасла мудрейшей жизнь и рассудок. И сына. Самое время сейчас рассказать ее справедливому о сыне. И что белоголовый оказался в самом деле очень почтительным сыном. Настоящим… Нет, бояться мудрейшую – значит, ничего о ней не знать. Поэтому советник ее и не боится.

- Наверное, сестры меня тоже не одобрят. Как и братья, гостящие у нас время от времени, впрочем. Но я все равно приглашаю тебя к нам, в священную рощу Авалона…

Справедливый тихо рассмеялся, оценив иронию ответного приглашения. Мудрейшая не была единовластной главой Авалона, хотя ее слово учитывалось в первую очередь при приятии всех решений. Но одно дело – мудрый совет, ведущий к правильному решению, а другое – пригласить в священную рощу справедливого, пусть даже и самого прекрасного на этой земле.

- Почему ты пошла против мнения сестер, мудрейшая?

- Потому что я чувствую, что ты – друг. У меня было слишком мало друзей, чтобы я могла разбрасываться ими.

Здесь мудрейшая слегка слукавила. То, что она чувствовала, не было дружеской приязнью. Не зря же западная звезда незримо всходила на небосвод. Звезда безнадежной любви к бессмертному, к чужаку.

- У тебя было мало друзей? – Удивился он. – Ты говоришь о моем народе?

- Нет, я не говорю о твоем народе. – Мудрейшая брезгливо поджала губы, как всегда, когда собиралась говорить о чем-то неприятном. – Я говорю о людях. О тех людях, которые боятся меня и готовы сделать все, что я потребую, но порой плюются мне вслед. Это – расплата за мудрость, за силу проводника.

- Но это твой народ. Они такие же, как ты… - Сказал сосед удивленно, а мудрейшая перебила его:

- Да. Но я для них – не человек, а ходячая воля богов. Мой народ выносит на мой суд все самое ужасное, что сумел сотворить, не стесняясь, желая только справедливого решения, и не думая, что друиды, со всем их могуществом и кристальной чистотой – тоже люди. Такая же, как все, часть народа. – В голосе мудрейшей звучала горечь. Но это была горечь не о своем народе. К глупости и непониманию, к жестокости и грязи привыкать было трудно. Мудрейшая так и не привыкла до конца. Она жалела себя, чуть рисуясь. О своем народе она говорила с горьким презрением высшего существа и справедливый не мог этого не почувствовать:

- Ты говоришь сейчас почти так мой темный брат, которого вы называете советником. Вы, наконец, познакомились и нашли общий язык?

Мудрейшая горько рассмеялась:

- Да, мы познакомились. После того, как было совершено непоправимое. После того, как в руках советника оказался меч… Советник пришел, чтобы похвастаться новым мечом. Он был по-своему счастлив, и ему хотелось поделиться своим счастьем с кем-то, кому нет нужды искать его мудрых советов…

Мудрейшая увидела его у ручья – жизнерадостное туманное облачко, быстро принимающее форму наикрасивейшего мужчины в богатых одеждах. Да, он был красив, так красив, что описать это просто не представлялось возможным, но эта холодная, застывшая красота не заставляла замирать сердце, от нее не захватывало дух, и на глазах не появлялись слезы. Он был просто… Очень красив.

Мудрейшая заговорила первой.

- Ты ведь не случайно показался мне сейчас клочком тумана, а, советник?

- Конечно, нет. Мне не за чем было приходить к тебе таким по-человечески соблазнительным. Ты в мире с собой, и мои советы тебе не нужны. А о том, что тебя по-настоящему беспокоит, я не могу сказать ничего убедительного. Но ты хотела увидеть меня во всем блеске моей соблазнительности, – и я показался. А на самом деле…

- А на самом деле для меня ты не больше, чем клочок тумана. – Смело закончила за советника мудрейшая. Она не удивлялась тому, что один из справедливых приходит и говорит с ней так, как будто они хорошо знакомы, и тому, что она понимает советника едва ли не с полуслова. Мудрейшую уже больше ничего не удивляло после того, как справедливая спасла ей жизнь. Она смотрела в сияющее лицо советника:

- Ты хотел поделиться со мной своей радостью?

Тот кивнул. Сейчас его лицо было совсем юным, хоть и по-прежнему холодно-прекрасным.

- С кем и поделиться радостью, как не с тобой? Помнишь меч, который должны были выковать кузнецы?

- Не помню. Я его не видела.

- Взгляни.

Советник извлек из ножен клинок. Его лицо лучилось довольством. Мудрейшая взглянула на клинок и содрогнулась: столько в этом мече было всего… страшного. Боль. Ужас. Скорбь. И все это – меч советника. От справедливого не укрылось содрогание мудрейшей. Он бережно убрал меч в ножны:

- Я не хотел причинить тебе боль, только поделиться радостью.

- Я не могу радоваться, когда у тебя в руках оказалось такое. Прости. – Мудрейшая повела плечами. Советник рассмеялся:

- Твои слова меня нисколько не обидели. Но раз уж ты поняла, какая сила оказывается порой в наших руках, подумай: не лучше ли нам и людям не сближаться? – Он требовательно смотрел в глаза мудрейшей и ждал ответа. Мудрейшая содрогалась и ежилась под его чистым взглядом, но ее бессердечие не позволяло признать правоту советника. Потому что признать ее – значило не оставить себе в жизни никакой надежды. Умереть. А умереть – значит, просто так отдать жизнь, спасенную справедливой…

- Я подумаю. – Пробормотала мудрейшая и отвела глаза. А когда подняла их на советника снова, – его уже не было. Он исчез. Растворился в нигде.

Мудрейшая смотрела в пламя костра. Может быть, действительно, лучше бы им было не встречаться – людям и народу справедливых. Но ни те, ни другие не могут на это пойти. Звук голоса рядом. Он рассержен, кажется:

- Ты говоришь, как советник. Ты даже думаешь, как советник. Как на тебя должна была подействовать ваша встреча, что ты стала думать и говорить так?

Мудрейшая взглянула на справедливого. Усталый мужчина лет сорока. Значит, ему небезразлично, что мудрейшая думает и говорит. Это утешало и давало надежду. Такую же бесплотную, как однажды встреченный утренний клочок тумана.

- Когда я думала и говорила иначе?

Когда я и странник беседовали с тобой в ночь дикой охоты:

- В ночь Самхейна. Ночь дикой охоты. Когда справедливая спасла мне жизнь и рассудок… Когда я стала должна жизнь справедливым. Когда у меня появился сын…

---

Обозрение идолов

Всего лишь небольшая зарисовка. Не о чем говрить... Почти.

Когда Иисус сказал: «Не сотвори себе кумира», он, наверняка не имел в виду молоденьких девушек. Юных, едва опушившихся, пахнущих мятой, розами и недорогими духами, так стремящихся поскорей войти в пору зрелости, чтобы с высоты прожитых лет жалеть потом о беззаботных временах юности.

Девчонки всегда создают себе кумиров. Раньше придумывали принцев, гордо восседающих на аргамаках и першеронах разных мастей, теперь чаще всего довольствуются другими принцами, в достатке предлагаемыми шоу-бизнесом, хвала коему, ибо выбор этих хорошо причесанных, одетых с иголочки, ненастоящих каких-то, поголовно кичащихся своей ненастоящностью принцев необычайно высок.

Список принцев ежемесячно пополняется десятками имен, а все они, на первый взгляд такие милые, раскрепощенные, свободные в делах и суждениях, вполне годятся для того, чтобы стать объектом любви какой-нибудь юной дурочки, лишь недавно сменившей косички с бантиками на шикарный конский хвост или модную стрижку. На самом деле критику пристрастного девичьего взгляда выдерживают далеко не все.

Юным девушкам более, чем кому бы то ни было иному присущ жесточайший юношеский же снобизм. И в свете этого юношеского снобизма не должно быть ни одной черной точки на белоснежных одеяниях кумира. Он – ее божество, он безгрешен и совершенен. Циничным кумирам не дано занять места в душах юных дев.

Раньше я никогда не понимала этой любви к ангелам. Но, впрочем, с разницей в высоту пьедестала такие бесполые создания годятся гораздо лучше, чем рок-звезды, например. Ибо эти, последние, полны неиссякаемой энергии, жизненной силы и странных пристрастий, способных, порой, сломать жизнь не одной юной фанатке.

И снова я… А что, я никогда не была свободна от чар настоящих мужчин с гитарами и бас-гитарами наперевес, а длинные волосы, на мой, разумеется, взгляд, редко какого мужчину испортят (при условии, конечно, что эти волосы чисты и ухожены). Иди ко мне, душка, я так долго ждала этой встречи… Никогда дело не заканчивается шоком, когда «душка» вдруг идет все-таки в заказанном направлении (чудо похлеще ожившей статуи командора), и никогда меня не одергивали фразой типа: «Девочка, иди учить уроки». Вероятно, какая-то, пусть и минимальная, сила повелевать мне дана.

Но вернемся, все-таки, к ангелам. Ангел, ангел, твои одеяния белы и незапятнанны, на несколько раз постираны «Тайдом» и прямо светятся (куда там тете Асе со своими белоснежными простынями). И кому какое дело, что под белыми одеяниями, под белыми крыльями стыдливо и изящно сложенными на груди, бьется сердце стервеца. Эти темные глаза не могут лгать. Тогда почему мне кажется, что твой взгляд полон растерянности и тоски?

Ангел со стервозным характером, – кто мне поверит, а, душа моя? Никому, да я и не стану об этом рассказывать. Может быть, я просто слегка соскучилась по герою, которого еще можно хоть и с большой натяжкой, назвать положительным. Мур, мой дорогой, мур. Тебе наплевать, что я о тебе думаю, а мне наплевать, что ты на самом деле из себя представляешь. Твоя оболочка красива, и я любуюсь ей. А твоя душа мне не нужна… Кому вообще сейчас нужны души?

Итак, мой кумир установлен на постамент (отдать должное старой привычке, и только, ведь я давно уже не такая наивная и невинная дева). Чем дальше он будет находиться от меня – тем безопасней будет наше общение – без слов, без настоящих, с ног сбивающих чувств, без необходимости друг в друге – просто так, почти низачем.

Впрочем, ладно, душа моя, кем бы ты ни был, принцем ли, ангелом или чертом… Ах, какая мне разница, право, с моими-то давно утраченными иллюзиями (впрочем, я тут же придумала себе новые, не такие утраченные, но такие же иллюзорные). Мне очень нравится порой разговаривать с тенью. Твое существование отливает всеми оттенками серого, глазам очень трудно увидеть, но разум уже различает легкое движение.

Не знаю… Иной раз я благодарна всему тому легиону принцев на разной масти животных различных пород за то, что они своим существованием как-то скрашивают мою жизнь и дают толчок энергии воображению. Я беру в руки перо. Меняю его на шариковую ручку (по настроению – на гелевую). Фантазия рождает образы, сцены и диалоги. Но все это время, время спектакля, тень остается неподвижной и стоит за кулисами. Оживить ее по-настоящему способен разве что сон. Но про сон я чаще всего никому не рассказываю.

---

Момент столбняка во время взгляда в глаза кумиру

Это можно воспринять, как стеб. Но на самом деле, конечно, все было написано на пределе искренности. Тогдашней искренности. Теперешней искренности.

«И упасть черной звездой к твоим ногам»

К. Кинчев

Брат мой! Наставник мой! Повелитель мой! Пасть к ногам твоим, коснуться губами руки твоей, и выйти, наконец-то, из-под власти твоих чар… вот только взгляд твой не отпускает меня. Стоять так, друг против друга, века, тысячелетия, эпохи, и видеть друг друга насквозь, и не разрывать эту связь, возникшую стихийно. Не разрывать ее никогда.

Разбежаться, прыгнуть вверх и взлететь. Ярким метеором промчаться по дорогам вселенной, пробраться сквозь звезды, стать одной из них и сиять. Осветить путь твой и дела твои, благие и светлые, как свет мой. И не станет ли тогда свет мой мраком, скажи, повелитель?

Когда мне наскучит быть звездой и сиять, что мне делать тогда? Сорваться с небес, и последним светом воссиять, и все больше разгоняться. Но только для того, чтобы пасть. Пасть в воды морские и стать черной жемчужиной в венце твоем, венце повелителя. Стать жемчужиной такой, какой прежде не бывало, оттенять красоту твою и давать тебе свою силу, и быть покорной тебе, и жить тобой.

Забыться. Не помнить. Не знать. Верить себе, поступать согласно вере. Ты – моя вера, пророк мой, бог мой, тоска моя и счастье мое, невероятное счастье узнавания силы, достоинства и прощения.

Я готова уйти. Готова снова метаться в поиске и смятении, проходить сквозь свет и тьму, не останавливаясь, лишь замедляя шаги. Бросить один взгляд из-под полуприкрытых ресниц и понять желания, цели и стремления. Я готова, как раньше, идти своим путем. Я готова отвести глаза и никогда больше не поднимать к лику твоему свой взгляд, горящий тоской и нежностью. Но ты, пожалуйста, кумир мой, прошу тебя. Никогда больше не приезжай к нам с группой «Агата Кристи»!