Пух и шелк

[serdtceLoki]

Это было очень больно – когда предают. Да и каждый раз впоследствии – не менее больно. Я никогда не смогу привыкнуть к предательству. Никогда не смогу закрываться, не доверять тем, кто мне симпатичен. бесконечно буду наступать на одни и те же грабли. Но тогда... Тогда это было особенно больно. Да, написано это было раньше, чем в России вышла Кинговская «Буря столетия». Хоть и несколько схоже... Но нет, честное слово, Кинг здесь не при чем. При чем здесь только я и предательство тех, кто клялся никогда не предавать.





Пух и шелк.



Вам, о неверные друзья мои.



Белое платье. Изящное до совершенства. Совершенство, доходящее до изящества. Эти облегающие шелковые платья “честное – слово - хорошей девочки”, если кто-то понял, о чем я. К нему – мои каштановые локоны, растрепанные ровно настолько, чтобы создать иллюзию беспорядка в прическе. Но – только иллюзию. Украшения просты. Немного серебра. Белые туфельки на шпильках, носки которых порой выглядывают из-под юбки.

Дополняет туалет камея, что притаилась на груди у самого выреза, игривого, как раз такие очень нравятся мужчинам. Натуральная слоновая кость. Полуовал-полуэллипс, с вырезанной в центре лилией. Символ невинности, изящества и доброты. А, может, тонко замаскированное коварство?

Вот так я и брожу по мирам, улыбчивая, румяная, мое белое одеяние не пачкается и не рвется, все складочки на месте и лиф разглажен безупречно. Я брожу по мирам, чистая, невинная, и люди верят мне, видя меня. Ведь они не могут заглянуть мне в душу, увидеть, что в ней и в ужасе отшатнуться. Они не могут увидеть ту, что стоит за моей спиной. Они ведь не догадываются о том, что произошло давным-давно. Когда я действительно была чиста и невинна. Когда я была.

Я жила в маленьком городке, где большинство жителей знакомы между собой. Такую красотку, как я, нельзя было не заметить. Приплюсуйте к красоте дружелюбие и добродушный нрав, и вы поймете, что именно такие миловидные воробушки, как я, становятся нечаянными фаворитками, всеобщими любимицами. Мне казалось, что я постоянно окружена теплом и светом. Я свято верила, что все в городке меня любят.

В этой атмосфере всеобщей любви я нежилась в окружении особенно преданных друзей, тех, кто пойдет за меня в огонь и в воду. Они были так нежны, так заботливы. Пух и шелк, честное слово. Теперь-то я научилась отличать настоящий шелк от искусственного. Но в этом искусственном шелку прошло мое детство и часть юности. Я с каждым днем расцветала, становилась все красивее. Я это поняла позднее. А мне это говорили уже тогда. Мои друзья. Пух и шелк.

Эта женщина появилась в городе в один погожий летний денек. Она была одета во все черное, и многие удивлялись – одета в черное в такой жаркий денек. Такая красивая женщина и так печет солнце. Как Бог мог сотворить такую красивую женщину? Теперь я знаю. Так же, как и меня. Не Бог создает красоту, а обстоятельства. Молва и чужие взгляды на жизнь.

Она шла – и все смотрели ей вслед. Она нахмурилась – и всем стало грустно отчего-то. Она рассмеялась – и все заулыбались. Теперь я тоже так могу. А тогда я даже не видела, как она кружила по городку, собирая эмоции людей в один огромный клубок. В конечном итоге, ни одна женщина, будь она даже чертовски красива, не посмотрит на другую, пусть тоже чертовски красивую, без особой на то нужды. Тогда этой нужды еще не было.

А потом зашло солнце и вышла на небо луна, алая, как кровь, и нетопыри наводнили город. Людям стало страшно, а местный знахарь кричал, что это она принесла в город беду, эта женщина в черной одежде, она испоганила город, пройдя по нему, отравила его своим тлетворным дыханием. Маленький городок, где никогда не случалось ничего серьезнее парочки пожаров, случайного убийства, да воскресной драки каких-нибудь забулдыг. Маленький городок, в котором знахарь – всеобщий божок местного значения. О, как легко было воспламенить это осиное гнездо! Люди поверили знахарю.

Я не видела всего. Из окна своей уютной спаленки, где я читала любовный роман при свете лампы в голубом абажуре, я видела только шествие с факелами и слышала приглушенные крики. Все остальное я узнала только утром. Тогда же, когда об этом узнал весь город.

Не думаю, что они действительно хотели ее убить. Да, разъяренная толпа наверняка не остановится перед убийством. Человечья стая порой куда опаснее звериной. Но говорили, что люди просто боялись за свой город и хотели изгнать из него зло. Если получится – не причиняя особого вреда женщине. Нужно только, чтобы она ушла. Как будто для этого она приходила.

Они ворвались в ее комнату в гостинице. Причем женщина нисколько не выглядела испуганной этим фактом. Она не была даже удивлена этим поздним визитом. Она улыбалась и ждала. От этой улыбки людям становилось не по себе и они пятились, пытаясь укрыться за спинами других. Куда-то сразу подевалась их смелость. И только знахарь нашел в себе силы, чтобы завопить:

- Убирайся! Ты принесла зло в наш город! Убирайся, или мы убьем тебя!

Она по-прежнему улыбалась. Ее голос был мелодичен, прохладен и одновременно горяч, ее голос был как напев флейты, рыдание скрипки и серебряный звон колокольцев. Если бы Бог подумал, он бы понял, какую опасную игрушку он создал, в гордыне вполне человеческой.

- Я принесла в город зло? О нет! В этом не было нужды. Я вообще ничего не приносила. Я – зло. Я – порождение бездны. Вы не сможете убить меня. Зло неистребимо. Троньте хотя бы волос на моей голове – и ваш милый городок исчезнет с лица земли, словно его и не было. Разумеется, вместе с вами, его жителями.

Ее смех был прекрасен. Звонок и нежен. Хотелось смеяться вместе с ней. Все, что она делала, было красиво. Но она была злом. И знахарь понял – женщина не лжет. Он сразу утратил ярость. Сгорбился и спросил устало:

- Почему к нам? За что?

Она улыбалась. Улыбка, от которой теплеют сердца.

- Когда злу долго не приносят жертву, оно само приходит за ней. Вы живете тихо, беззлобно, почти праведно. Вы забыли о том, что на свете есть зло. Я пришла, чтобы вы вспомнили.

И они вспомнили. Вспомнили и устрашились. Упали в ноги к женщине и молили о пощаде, завывая и плача. Все как один. Все те, кто пришел изгнать ее, а если нужно – убить. Это была трогательная картина. Если бы только раболепство могло тронуть зло. А она все улыбалась. И, наконец, сказала:

- Хорошо, я не возьму много. Раз вы так любите свой город – вы достойны сами избрать мне жертву. Одну жертву из вашего города. Но эта жертва должна быть принесена добровольно.

Это было сказано на исходе ночи. А утром весь город узнал о пришедшей беде. Кто-то плакал, кто-то истерично смеялся. Когда в город приходит зло – его жители быстро сходят с ума. А мэр и его помощники силились решить, кого следует принести в жертву. Умирать никому не хотелось.

Жеребьевка прошла на закате. Весь город собрался, чтобы испытать свою судьбу. Один крошечный шанс на всех – стать жертвой пришедшему в город злу. Одним человеком город откупится от зла. Кто станет этим единственным? М не все казалось игрой. Забавной игрой и только. Не могла я, воспитанная в атмосфере всеобщей любви, осознать величие зла.

Жеребьевка казалась мне еще одним веселым и забавным развлечением, вроде Праздника Города, Осеннего Карнавала или Майского Праздника. Забавно и, в общем, безвредно. Кто-то был и вправду озабочен своей судьбой, но было довольно таких же, как я, не понимающих, что происходит, привыкших, что вся жизнь должна состоять только из одних праздников.

Именно мне достался этот маленький черный шарик. Первая в моей жизни несправедливость к сожалению оказалась фатальной. А я даже не знала, не постигла еще, каковы бывают несправедливости жизни. Когда жребий пал на меня, я почти не испугалась. Ведь я никогда всерьез не верила в опасности. У меня же столько друзей, готовых оградить, защитить, помочь. Пух и шелк. Они помогут мне, обязательно помогут. Один из них, самый верный и дорогой, возьмет на себя этот жребий, чтобы я жила, радуя окружающий мир нежностью и красотой. Я ведь так молода, так прекрасна. Мне слишком рано умирать.

Так думала я. Все так не думали. Я вытянула этот жребий и ждала защиты, не зная, что невозможно защититься от собственной судьбы. Может, я ждала даже не спасения, а хотя бы сочувствия, ободрения. Может, я хотела прожить последний день моей жизни в окружении друзей, в тепле и неге, как прежде. Пух и шелк, к которым я так привыкла.

Они отвернулись от меня, все до единого. Стоило мне взглянуть на них – и они отводили глаза. Стоило мне заговорить – и они тут же с извиненьями отступали, ссылаясь на неотложные дела. Они были вежливы, даже милы, но в их лицах, в их глазах больше не было тепла для меня. Стоило мне подойти – и они отшатывались, торопясь уйти. Я была заражена неизлечимой болезнью – смертью. Они продолжали жить. Мне предстояло умереть.

У меня был день. День, который я проведу в одиночестве. А перед ним была ночь. Ночь, которая подарила мне, испуганной и измученной неизвестностью, славный сон, где истинная дружба способна творить чудеса и покруче, чем просто спасти от смерти ни в чем не повинную любимицу маленького городка.

А утром я узнала, что виновна. Виновна в неотразимости судьбы. Виновна в невезении. Я получила жребий, который добровольно не выберет ни один человек, если он не сумасшедший или герой. Что, впрочем, одно и то же. Не нужно было идти к друзьям с просьбой защитить меня, взять на себя свою ношу. Но я так боялась смерти. Я слишком молода, я не хочу умирать.

Они отреклись от меня. Я просила их о милосердии, умоляла помочь, а они только пожимали плечами и говорили что-то ничего не значащее, ведь это со мной случилась беда, со мной, а не с ними. Я рыдала, а они злорадно ухмылялись, счастливые, избавленные мной от тяжкой участи – стать искупительной жертвой злу. Я умоляла, а мне мягко возражали – это не страшно, это большая честь для меня: умереть молодой, в расцвете своей красоты. Пух и шелк.

Я начала настаивать, обвинять их в черствости, жестокости, в предательстве. И тогда они прокляли меня, прокляли и прогнали, посоветовав смириться со своей судьбой. И это действительно была судьба. Судьба, которую невозможно изменить. И главное в ней – не жребий, а предательство моих друзей. Пух и шелк. Чертов колючий пух и шелк, царапающий кожу, как наждак.

Настал вечер и меня привели к мэру. У него в этот раз собралась вся городская элита. Боюсь, эти люди, облеченные властью, жалели меня куда больше, чем друзья и моя семья. Даже мои родные отвернулись от меня, чтобы не высказывать жалости. Даже капля жалости ко мне была бы теперь для них опасна. Они очень хотели жить.

Мне снова говорили, что эта судьба. Что сама жизнь выбрала меня, такую нежную и прекрасную, такую честную и непорочную, чтобы спасти свой город от зла. Я могу спасти всех жителей этого города, только я. Ведь зло всегда побеждается светлым и чистым. Я не слушала их. Я была измучена страхом и оглушена предательством тех, кто казался мне защитой надежной, как скала. Пух и шелк. Проклятые пух и шелк.

Я молча шла среди них, жрецов, ведущих на заклание агнца. Знахарь вышагивал рядом манерной походкой, и говорил, говорил. Город меня никогда не забудет. Город оценил мою верность и мою стойкость. Город. Город! Город?! Город? Да будь проклят этот город, ради которого я иду на смерть!

Я увидела ее первой. Она стояла на площади, ветер играл ее волосами и черный палантин хлопал по ветру. Она была прекрасна. Она была сама красота. Я не помню, как сопровождающие удалились и оставили нас вдвоем. Я не помню, как высохли слезы на моих глазах. Я шла к ней, я подходила все ближе. Мне говорили, что эта женщина – зло. Но разве может зло быть так совершенно?

Нет, они ошиблись. Она не зло, ее черные одеяния – цвет беды, цвет давней, незаживающей боли. Я подошла к ней и спросила, робко, но с последней надеждой, падение которой – вот смерть:

- Ты пришла, чтобы защитить меня?

- Да, я пришла за тобой. Хочешь уйти со мной?

Я не колебалась ни секунды. Уйти из этого города, предавшего молодое существо, привыкшее жить в атмосфере любви, уйти от вероломных друзей? Пух и шелк, лживые пух и шелк. О, я готова была идти куда угодно, как можно дальше от места, где рухнули все иллюзии:

- Я готова пойти с тобой прямо сейчас.

- Ты решила это добровольно? Ты хочешь уйти?

- Да. Уйти и никогда не возвращаться.

Кто решил, что жертва – это обязательно смерть. Не я первая. Кто-то из города, кто не знает законов добра и зла. Жертвой злу было предательство города, а искуплением могло стать мое прощение. Только я не простила. Я не умею прощать предательство. Этому мои друзья меня тоже не научили. Пух и шелк.

Вот так-то. Сначала мы бродили по мирам вдвоем, две прекрасных женщины, пришедшие за данью, испокон века положенной злу. Мы собирали дань болью, подлостью, предательством, кровью и смертью. Во всех мирах есть светлые существа и другие, спешащие их предать. Пух и шелк.

Потом моей подруге стало все тяжелее находиться в одном теле. Она ведь никогда не была человеком, она была истиной, одной из больших истин зла. И я продолжаю свой путь, а ее тень стоит за моими плечами, и мы всемогущи, потому что во всех мирах красоту придумывают люди. Во всех мирах я прекрасна и мне верят.

Мне верят, я остаюсь, осматриваюсь и требую положенного злу. Никто раньше времени не узнает меня, никто не поймет, что я за штучка, потому что я научилась быть совсем как те, что когда-то меня предали. Пух и шелк. Правда, скрывать мне приходится не пустое сердце и не гнилую душонку, а принадлежность к касте существ, свободных от зла. Тех, что сами являются злом.

Сегодня я пришла к вам. Ночью взойдет алая луна и прилетят нетопыри. Найдется догадливый человек, который все поймет, сопоставит факты и поведет население маленького городка на свидание со мной. А я потребую своего. Одну жертву в пользу зла. И утром все начнется сначала. Ведь способные предавать найдутся везде. Все пойдет своим чередом. Вот так- то. Пух и шелк.