читать дальше
Посвящается самому прекрасному ши на игре «Лето».
Вот он, твой подарок.
Звезда сверкнула ослепительно, так, что стало больно глазам. Мигнула, умытая чистотой небесного свода, и заняла свое место на западе. Женщина смотрела на звезду, сияющую, словно ее вымыли чистой родниковой водой, и на глазах ее появились слезы. Этой звезды не было на небе вчера, и завтра женщина ее не увидит. Эта звезда всходит только один раз, один раз за всю короткую человеческую жизнь.
Женщина еще раз взглянула на разгоревшуюся звезду, и смахнула слезы ладонью. Что это, что это происходит с мудрейшей? Она была мудра, и без труда могла читать книгу человеческой жизни. И очень редко ошибалась. Ведь достаточно просто немного понаблюдать за человеком, чтобы знать о нем абсолютно все. И кому, как ни ей, знать себя лучше других? Врать себе – пустая трата времени, а друиды никогда не врут. В тот же миг, как увидела эту звезду, женщина потеряла сердце. В мире мало есть существ более несчастных и опасных, чем бессердечный друид.
Женщина всегда считала себя равнодушной к любви. Есть ли человек, которого можно полюбить за сияющую чистотой душу? Женщина видела слишком много людей. Вполне достаточно, чтобы понять, что душа человека никогда не бывает чиста.
Люди боятся силы и преклоняются перед властью друидов. Простым смертным сила друидов кажется сродни тайным силам соседей, существ, так не похожих на человека. Как будто, став проводниками воли богов, судьями между людьми и богами, получив власть и силу большую, чем присущие обычному человеку, склонному бояться и бежать всего необычного, друиды отдают часть своего человеческого, и перестают быть полностью людьми. И никто лучше самих друидов не знает, что все человеческое остается при них, только затаивается с самой глубине друидской сути, чтобы в самый неожиданный миг вернуться и занять свое. По праву, место.
Мудрейшая была в отчаянии. Об ее отчаянии говорило лишь несколько слез, сквозь призму которых западная звезда виделась, как два огромных, сияющих глаза, но и этого было достаточно, чтобы понять: женщина и человек не может жить без сердца, она обречена на страдания и боль до конца своей жизни. А у мудрейшей матери (так уж получилось, и ее ли в том вина?) сердца больше нет.
Мудрейшая не тосковала по своему сердцу. Ее беспокоила не бессердечность, но безнадежность этой бессердечности. Ничего в мире не могло сдвинуть, изменить создавшегося положения, и это было невыносимо.
Впервые в жизни женщина чувствовала себя глупой, никчемной и не на своем месте. Но жизнь продолжалась, и нужно было куда-то идти, выполнять повседневные обязанности, и только вспоминать время от времени его улыбку. У него такая улыбка!
День испытания запомнился странно: полустертыми фрагментами. Может быть, виной тому была неполная сосредоточенность на испытании. Как будто оно, видимое раньше главнейшим событием в жизни девушки, внезапно потускнело. Отошло на второй план, утратило свое исключительное значение. Испытание мудрейшая прошла легко, словно на одном дыхании. Она больше никогда не думала: «Что будет, если я не смогу?». А ведь ночь перед испытанием была полна сомнений и тяжелых дум.
Ночь перед испытанием молоденькая дочь Авалона должна была провести в одиночестве, в размышлениях и бодрствовании. Девушку больше всего интересовало, как сестры узнают, бодрствовала она или нет (молодой ее организм был силен, и бессонная ночь еще никак не сказывалась ни на внешнем виде, ни на настроении, ни на способности мыслить).
Вопросы, касающиеся бодрствования, отпали у молоденькой послушницы, как только ее привели в тот укромный уголок священной рощи, где ей предстояло оставаться одной до утра. Величие природы не внушало спокойствия и мыслей о сне. Более того, мысль о том, что ей предстоит остаться здесь, в одиночестве, показалась девушке жутковатой. Где уж ей решиться сомкнуть глаза и погрузиться в сон?
После того, как сопровождающие ее сестры ушли, девушка устроилась под большим развесистым дубом и осторожно огляделась. Этот уголок священной рощи вряд ли казался радостным и гостеприимным даже днем, что уж говорить о ночи? Должно быть, сестры специально приберегали этот мрачный уголок для испытания душ и сердец послушниц. И она должна пройти это испытание. Непременно должна.
Ночь еще не вошла полностью в свои права, но солнце неуклонно катилось на запад. Девушка сжалась в клубочек под дубом, чувствуя себя одинокой и покинутой, несмотря на защиту такого большого, мощного дерева. Может быть, причина была в том, что дубовая крона нависала над девушкой.
Она невольно представила себе это место, когда ночь полностью завладеет миром, когда совсем не останется проблесков дневного света, и ей становилось все более и более неуютно. Было лето, и для тепла на девушке надет был лишь легкий плащ, впрочем, вполне способный предохранить от легкого ночного холодка. В этот самый плащ девушка и завернулась как можно тщательней, оставив наружу лишь лицо, провожая сожалеющим взглядом закат, и в то же время не понимая, – почему ей так страшно, ведь она никогда прежде не боялась наступления ночи, напротив, ночь была любезна ее сердцу.
Но не эта ночь, ночь испытания. Зашло солнце, и поднялся легкий ветер. Зашелестел в кронах, засвистел тихонько, как будто предупреждая об опасности. Видимо, именно поднявшийся ветер был виной легкой дрожи, охватившей девушку. Хотя, на самом деле, холоднее не тало. Стало страшнее… отчего-то. Причины этого страха девушка не понимала.
А потом все время стала занимать борьба со страхом. Той, кто выбирает путь Авалона, страх неприличен. Так учили ее сестры, и так она чувствовала сама. Но чтобы побороть страх, нужно сначала почувствовать его, дойти от его меры до его границы. Так вот для чего служила ночь испытания?! Научиться бороться со страхом, или сойти с пути, поняв, что путь Авалона тернист, и мало силы, чтобы идти им!
Мысли о страхе слегка отвлекали девушку от окружающей реальности. Но тем резче и болезненнее было ее возвращение в этот мир, когда до ее слуха донеслись слова:
- Так, так, так… Кто это сидит тут, и дрожит, как заяц?
Девушка подпрыгнула на месте, и подняла темные, полные панического ужаса глаза в направлении голоса. Это был совсем юный мужчина, одетый в серое и зеленое, с рыжеватыми волосами и глазами яркими, как две звезды. Девушка улыбнулась. У этих глаз не было возраста. Она уже догадывалась, кто может прийти ночью в этот затерянный уголок священной рощи. Но юность и извечное женское любопытство брали свое:
- Ты кто?
- Ты не знаешь, кто я? – Улыбнулся он лукаво. – В самом деле?
Девушка вздохнула. Дочери Авалона ни к лицу ложь:
- Ты – добрый.
Добрый, сосед, справедливый… Какая разница, как его назвать. Он кивнул:
- Да. А кто ты?
- Я – будущая сестра Авалона.
- Будущая? И как далеко это будущее?
- Завтра, если я выдержу все испытания. – Голос ее предательски дрогнул.
- А если нет? – Весь вид его выражал неудержимый смех, и девушка почувствовала легкий гнев за то, что он смеется, говоря о таких серьезных для нее вещах.
- Тогда – никогда.
- Чего ты боишься? Того, что не выдержишь испытания? Или тебя страшит ночной лес?
Девушка задумалась. Ночной лес – это, может, и страшно, но ничто перед страхом быть отвергнутой Авалоном.
- Я боюсь испытания. – Честно созналась она. Он кивнул:
- Хорошо.
- Почему?
- Если ты не боишься леса, а я – его часть, то ты и меня не боишься. Это приятно!
- А почему я должна тебя бояться? – Спросила Девушка. Он улыбнулся и спросил полунаивно, полуобидчиво:
- А почему другие нас боятся?
Девушка задумалась. Она вспомнила, что рассказывали матери: о том, как простые люди боятся справедливых, потому что те ближе к богам («Свита богов, которые помогают и подсказывают нам»), а потому люди их не понимают и не стремятся понять. Если друиды стремятся понять своих богов. Почему бы им ни стремиться понять добрых? Но люди… Люди – нет.
- Потому что не понимают вас.
- А вы понимаете? – Девушке показалось, или в его голосе прозвучала насмешка? Она не обиделась на слова доброго, пожала плечами:
- Может, и нет. Но кто, как ни мы, хоть стремится вас понять? – Поинтересовалась она. Добрый вздохнул, его улыбка померкла, морщинки появились вокруг глаз, и на миг он стал похож не на юношу, как вначале. А на очень древнего, очень усталого от жизни старика. Время для добрых течет по-другому. Радость делает их молодыми, а печаль – старыми.
- Никто. Потому что никому это не нужно. И потому что никто не желает себе лишних трудностей. А что может быть труднее. Чем постичь то, что бесконечно далеко от тебя?
Его голос был по-прежнему молод, и в этом голосе звучала, кажется, настоящая горечь. Девушке почему-то стало по-настоящему жалко это изящное существо, которое, в общем-то, вовсе не нуждалось ни в какой жалости. И она сказала тихо:
- Может быть, когда-нибудь люди и добрые будут понимать друг друга, и жить рядом в мире и согласии.
- Может быть. Когда солнце взойдет на небо ночью. А этого прежде никогда еще не бывало.
Девушка вздрогнула и отшатнулась, – столько всего непередаваемо-странного было в его голосе. Добрый увидел ее движение, и улыбнулся, и лицо его снова стало юным:
- Не бойся. Когда я шел сюда. Я не думал здесь кого-нибудь встретить. Но я рад тебя видеть, это уже немало, правда?
Правда? Пожалуй, что так. Остаток ночи девушка провела в обществе юноши, который пел ей свои песни и читал стихи своим мелодичным голосом, полным особенной красоты. И страшный лес, который прежде призывал в ней ужас, теперь уже вовсе не казался таким страшным.
Уже под утро добрый несколько раз тревожно взглянул на отблески рассвета, приближавшиеся с востока, и легко вскочил на ноги.
- Мне пора идти. Может быть, я навещу тебя как-нибудь, когда мне захочется этого. А пока – прощай. И помни, – самое главное для тебя сейчас не всегда будет целью жизни. – Добрый коснулся ладонью щеки девушки, сделал шаг назад и исчез, слился со светлеющим лесом.
Когда за девушкой пришли, она была тиха и спокойна, на губах ее застыла умиротворенная, мечтательная улыбка. Ни одна из девушек прежде не выходила из испытания с такими спокойствием и твердостью духа, как будущая мудрейшая. Дневные испытания она проходила со все тем же спокойствием, со все той же мечтательной улыбкой.
Девушка прошла все испытания и стала называться мудрой матерью. И порою ей снилось юное прекрасное лицо, так не похожее на человеческое, и улыбка, и голос, нежный, богатый интонациями. Мудрая женщина просыпалась, вспоминала свой сон, а потом весь день ходила со все той же странной, мечтательной улыбкой на губах.
А потом просто мудрая женщина незаметно для себя стала мудрейшей, и ей уже некогда стало вспоминать о добром, и ей перестала сниться его улыбка. Ведь уже столько лет прошло. Почти десять. Ну, то есть – прошло всего десять лет.
Нужно было решаться на что-то, и мудрейшая решалась. Она готова была на все, чтобы только вернуть свое сердце. Но ни одно из этого «всего» не смогло бы этого сделать. Ведь добрые бессмертны, а женщины без сердца… женщины без сердца долго не живут.
Мудрейшая переложила все свои повседневные заботы, прежде отнимавшие столько времени, на плечи других матерей, одна из которых заменит мудрейшую когда-нибудь (но когда еще?), и уходила все дальше в лес, в его тиши ища совета и успокоения. Мудрейшая обошла не только все уголки священной рощи, где она бывала в разное время дня и ночи, но и дикий лес за ее пределами, одно из древних убежищ добрых, именующихся иначе справедливыми или соседями.
Мудрейшая не боялась добрых. Одна из добрых спасла ей жизнь, второй – забрал ее сердце. Благодаря добрым у мудрейшей больше не осталось ничего своего, а только долг перед добрыми за свою жизнь, и еще – совершенно бесполезная надежда на возвращение своего сердца.
Добрые, если и видели мудрейшую, то не мешали ее неспешному пути. Во время которого так хорошо было погружаться в воспоминания и не видеть тропинки, по которой ноги идут сами, а видеть лишь то, что было когда-то…
В тот день в священную рощу пришли кузнецы. Мудрейшая сама встретила мастеров, изрядно опешив (обычно мужчины очень неловко чувствовали себя в этом средоточии женской силы, а потому весьма неохотно его посещали) от самого факта их прихода. Дальнейшая беседа, впрочем, помогла разобраться в причинах посещения.
Около пяти лет назад эти достойнейшие представители своего цеха встретили в поле прекрасную женщину в зеленом, очень милую и приветливую. Она пригласила их к себе, напоила чаем и открыла несколько секретов, напрямую связанных с их мастерством.
Все это было если и не обычно, то в порядке вещей. Порой соседи выбирали достойных, на их взгляд, представителей людского общества, чтобы открыть им секреты своих древних ремесел. И то, что секреты кузнечного мастерства открывала женщина – это мудрейшую тоже не удивляло. Соседи вообще очень мало были похожи на людей.
Удивила мудрейшую, скорее, просьба кузнецов, рассказавших о давнем происшествии. Кузнецы начали ковать меч, и, чтобы завершить работу, чтобы меч стал таким, как должно, им нужно встретиться с той женщиной справедливых еще раз. А кто, кроме мудрых женщин, может организовать им такую встречу?
Мудрейшая хмыкнула, пожала плечами и стала расспрашивать кузнецов о подробностях. Где они встретили ту женщину, как она выглядела… Мудрейшая знала, конечно, что соседи видятся людям такими, какими люди хотят их видеть, но все равно продолжала задавать вопросы.
На вопрос же кузнецов, где они, хоть предположительно, смогут найти женщину соседей, столь необходимую им сейчас, мудрейшая ответила:
- Не люди ищут добрых, а добрые ищут людей. Отправляйтесь туда, где встретили свою наставницу в прошлый раз, и, быть может, она сама вас там найдет.
Кузнецы ушли. Мудрейшая взмахом руки велела сопровождающим ее женщинам удалиться, присела на траву под большим дубом и задумалась. К ней снова возвращался давний интерес. Она так хотела узнать, кто же такие соседи и понять их… Хоть немножечко.
Порой соседи принимали облик людей и находили себе возлюбленных среди смертных. Они забирали своих возлюбленных в место, где время текло по-другому, а, устав, или вняв просьбе своего смертного возлюбленного, отпускали его обратно, к людям.
Человек возвращался в мир и узнавал, что прошло уже много-много лет, все знакомые умерли, и тосковал в одиночестве, пытаясь по возможности приспособиться к новому миру и новым обычаям, или пытаясь вернуться к своему возлюбленному – доброму, но не мог, и порой умирал от тоски.
Все говорило за то, что добрые жестоки к людям. Все говорило за то, что не только люди не понимают добрых, но и добрые не понимают людей. В непонимании – вот в чем, единственном, оба племени, и люди, и добрые, находятся в равных условиях, и никто из них не в состоянии пока преодолеть пропасть.
Иногда люди гостят у добрых не очень долго. Иногда добрый даже замедляет ради человека свое личное время, и живет вровень с человеком. Никогда невозможно предсказать, как произойдет встреча человека и доброго в очередной раз. У добрых нет принципов. У них есть только их настроение.
Мудрейшая не особенно верила, что кузнецы найдут свою советчицу из добрых там, где будут ее искать. Но, возможно… Добрые всегда чуяли не совсем человеческое в человеке, и это «не человеческое» манило их и притягивало. Притягивало настолько, что порой добрые оставляли свои заботы и веселье, чтобы прийти к такому человеку.
Так соседи находили своих потомков, и порой уводили с собой и делали так, чтобы их древняя, волшебная кровь пересилила человеческое начало. Так у справедливых появлялась молодежь, способная понимать людей. Жаль, что эта молодежь так быстро забывала обо всем человеческом, что было ей присуще прежде. Способности древней крови были много заманчивей и разносторонней.
Друиды смотрели на добрых, как на еще одних слуг своих любимых хозяев. Так личный камердинер короля взирает на его разряженную в пух и прах свиту. Пусть он – простой слуга, а они – аристократы, но служат они одному господину.
В чем-то друиды были даже сильнее. Ведь с ними боги были всегда, как и их совесть. А добрые – всего лишь свита богов. Свита, которая порой снисходит до того, чтобы поболтать с простыми слугами своих могущественных господ.
Добрые часто приходили к друидам, если им хотелось поболтать ни о чем, просто говорить и слушать, тоже просто, общаться с теми, кто умеет слушать и слышать, и отвечает мудростью на мудрость. Иногда соседи даже просили у друидов совета. Но не во времена мудрейшей.
По сравнению с ними, такими мудрыми и прекрасными, такими изменчивыми и неизменными, друиды проигрывали во всем, кроме одного: способности разбираться в человеческих делах. И из-за этой способности, порой кажущейся соседям своего рода магией, соседи считали друидов едва ли не младшими своими братьями. Как и люди, впрочем.
Уже не совсем люди, и наполовину – проводники воли богов, друиды застыли между миром человеческим и волшебным и были вечными проводниками из одного мира в другой. Кажется, соседям все меньше требовалась помощь друидов, в чем бы то ни было.
Мудрейшая вздохнула. Ну, что же… Каждый раз, когда добрые проявляют интерес к человеческому миру. Человеческий мир должен чувствовать себя польщенным и прыгать от счастья: разбили равнодушие, притянули к себе внимание своих бессмертных соседей. А когда людям нужна помощь этих соседей? Не факт, что помогут. Не факт, что и вообще-то придут.
Именно тут… Именно сейчас… Мудрейшая ощутила биение силы и поняла, куда идти, где искать фею. Она сможет помочь кузнецам. Это не будет даже сложно. Нужно всего лишь прогуляться по полям. Даже в лес уходить не надо. Признаться, даже мудрейшая слегка опасалась бесцельно бродить по исконным владениям соседей (друидская роща не считается, это, все-таки, владения женщин, живущих волшебством, друидов, и их права на рощу признают даже соседи).
Мудрейшая переоделась из парадной мантии в повседневную и отправилась в путь. Такие прогулки не утомляли ее. Такие прогулки мудрейшая порой совершала просто для собственного удовольствия. А теперь… Ну, теперь предполагалось, что она сможет получить от прогулки еще и какую-то пользу, отыскав для кузнецов фею. При двух неизменных условиях: если это будет очень нужно кузнецам и если это хоть сколько-нибудь будет нужно фее. Тогда почему мудрейшей кажется, что ее миссия будет успешной?
Сами боги вели ее в тот день. Они встретились на мосту через маленькую речку. Мудрейшая посмотрела в лицо совсем юной девушки, босой. Одетой в простое холщовое платье, и наклонила голову, прижав руку к груди. Мудрейшая редко обращала внимание на приветствия простых смертных. Она и властителей приветствовала лишь едва заметным кивком. А соседей мудрейшая приветствовала склоненной головой и прижатой к сердцу рукой. Как будто хотела сказать, что преклоняется перед их мудростью, и сердце ее чисто.
- Кто ты? Как мне тебя называть? – Спросила мудрейшая требовательно. Добрая улыбнулась и назвала свое имя. Мудрейшая кивнула:
- Я искала тебя, фея.
- Искала меня? С каких пор люди стали искать нас и находить? – Фея, кажется, была не то удивлена, не то рассержена. Мудрейшая объяснила:
- Меня ведут боги. Всегда. Я ведь друид.
- Хорошо, раз ты нашла меня, я тебя выслушаю. Пойдем.
Обе женщины неспешно двинулись в поля. Мудрейшая коротко описала свою надобность, из-за которой искала фею. Та кротко улыбнулась:
- Я найду кузнецов… Если посчитаю нужным. Но разве это тревожит тебя? Только это?
Нет. Мудрейшую тревожило другое. Страх, который люди стали испытывать к соседям. Зло, приносимое некоторыми из соседей людям. То, что люди стали делить непознаваемых своих соседей на добрых и злых. Вражда. Вражда. Причины которой мудрейшая не понимала, потому что так и не сумела до конца понять соседей.
Мудрейшая говорила и говорила. Говорила о себе и своих людях, что стоят между. Как они рвутся понять, но не могут. Не хватает времени и сил. А как хранить землю, не понимая происходящего на ней? Лишь одно оставалось ясным и неизменным – друиды по-прежнему должны хранить свою землю от распрей и войн.
Добрая остановилась и повела своими огромными, лучащимися глазами по лицу мудрейшей:
- Ты так говоришь… Ты меня словно подкупаешь!
Мудрейшая вздохнула:
- Нет, я говорю то, что есть. Ты же знаешь, мы никогда не лжем.
Снова тот же пронзительный, испытующий взгляд:
- Да, вы не лжете. Но ты еще сама не поняла, чего ты хочешь. Не приняла решения. Соседи не просто так интересуют тебя, да?
- Мой разум и мое сердце говорят разное, фея.
- А ты их не слушай. Ни разум, ни сердце. Слушай свою совесть. Совесть – это твои боги.
Мудрейшая кивнула, и они пошли обратно. Фея первой, мудрейшая – за ней. Когда уже переходили речушку по тонкой жердочке, фея вдруг повернула обратно. Мудрейшая понимала, что нельзя не уступить фее дорогу, но и спрыгивать с мостика в ручей было ниже ее достоинства мудрейшей. Поэтому она просто стала пятиться назад, когда добрая вдруг протянула руку и провела мудрейшую подле себя – так, что они соприкоснулись, и два сердца бились рядом…
- Так, так, так! Кто это бродит так беспечно в моем лесу, полном чудовищ? – Голос был совсем не сердитым, скорее, даже радостным. Мудрейшая подняла затуманенные воспоминаниями глаза, и на лице ее сама собой заиграла улыбка. Самый прекрасный из справедливых на этой земле! Сердце мудрейшей, внезапно ожив, бешено заколотилось. А сома она прошептала, не испуганно, а, скорее, благоговейно:
- Мы уже говорили с тобой об этом. Я ищу странника, чтобы попросить его о помощи.
- Попроси меня.
- А можно?
- Ну, раз уж ты все равно пришла…
Мудрейшая кивнула. Быстро рассказала о своей проблеме и о том, как ей хочется помочь ребенку, попавшему в беду. Каждое слово мудрейшей было словом истины. Но ее сердце, такое безжизненное, сейчас пело от счастья, хоть и говорила мудрейшая о беде. Справедливый кивнул:
- Я постараюсь помочь. А ты… Приходи сюда вечером.
Мудрейшая кивнула и пошла прочь. Она не спрашивала справедливого, зачем ему захотелось встретиться вечером с женщиной, с которой однажды, в ночь Самхейна, он вел долгую беседу о жизни людей и соседей. Достаточно того, что справедливый хотел ее видеть – и сердце мудрейшей пело от счастья. Все тише, – чем дальше за спиной мудрейшей оставался обладатель самых ярких глаз и самой прекрасной улыбки. Что ни говори, а мудрейшая понимала – сердца у нее больше нет, даже если оно иногда и появляется в груди. Нельзя отдать сердце справедливому и в то же время оставить его себе. С этим справедливым, ее справедливым – нельзя.
В назначенное время он не пришел. Мудрейшая ждала его всю ночь, замирая и вздрагивая от каждого шороха и шелеста, но он так и не пришел. Конечно же, все и всегда не может быть так, как ты хочешь. Как тогда с феей. Кажется, все было прекрасно…
Кузнецы так и не встретили фею. Зато их встретил кое-кто другой. Кто-то неизмеримо более сильный. Кто-то, чью силу кузнецы, лишь поговорив, принесли на своих плечах. Он был чист и светел, как граненый кристалл, и в то же время темен, как омут. Говорили, что он красив, и никакой другой мужчина добрых не сможет сравниться с его холодной, вызывающей красотой. Говорили, что у него всегда готов был мудрый совет для сомневающегося…
Мудрейшая никогда не видела этого справедливого. Должно быть, потому, что ей не нужны были советы. Но к мудрейшей порой приходили люди из мужского ордена и рассказывали о своих встречах с добрыми. Мудрейшая не запрещала сестрам делиться с братьями знаниями такого рода, но сама молчала. Мало ли с кем доведется встретиться на своем пути!
Добрый знал о намерении кузнецов сковать меч и предлагал свои услуги в качестве учителя. Он был убедителен настолько, что кузнецы, придя посоветоваться к мудрейшей, на самом деле уже готовы были согласиться с его предложением. Мудрейшая поняла их и не стала мешать принять собственное решение:
- Я ничего не знаю об оружии. Я видела фею, и она сказала, что, может быть, найдет вас. Наверное, что-то не сложилось. Поступайте так, как подскажет вам ваша совесть. Совесть – лучший советчик. И да помогут вам боги.
Что еще она могла сказать им, чувствуя неправильность данного справедливым совета, но не умея объяснить эту неправильность? Если бы она знала, что выкуют кузнецы… Мудрейшая нашла бы фею и волоком притащила к кузнецам, заставила бы (это добрую бы заставила!) фею научить их… Чтобы только они не выковали тот темный ужас для своего соблазнителя и советчика. Но с феей мудрейшая увиделась немного позже, когда работа над мечом была почти закончена. Они увиделись с феей в канун Самхейна.
Именно в праздничные дни проще всего встретить соседей. Они приходят на человеческие праздники, чтобы посмотреть на веселье, увидеть людей, поговорить с ними или просто обогреться у костра. Мудрейшая не подняла глаз, когда кто-то подошел к огню и остановился рядом с ней, протянув к огню руки. Мало ли кому приспичит… И только голос, голос прекраснейшего из справедливых, заставил мудрейшую вздрогнуть и поднять глаза:
- Ты сегодня печальна. Почему? Ведь у вас праздник.
Мудрейшая пожала плечами. Какая разница. Он рядом, и это хоть на мгновение позволит ей оттаять.
- Ты не пришел тогда. – В ее голосе не было и следа эмоций. Только изложение факта.
- Когда? Ах, да… Я забыл. – Он беспечно рассмеялся. Мудрейшая печально усмехнулась. Она все время забывает, что ее справедливый – не человек. Хотя кто только ей этого ни говорил! И тот, кто дает советы, в том числе… Было и такое. Похоже, в последнее время мудрейшая особенно привлекала внимание соседей.
Сегодня, в начале праздника, к мудрейшей подскочил один из молодых и шаловливых соседей, шалун, и поинтересовался, почему это женщина здесь одна и не танцует. Она же не откажет в танце такому симпатичному кавалеру? Мудрейшая покачала головой и шепнула (против своей воли как будто):
- Я жду самого прекрасного справедливого на этой земле.
Уязвленный отказом сосед поинтересовался высокомерно: кто из соседей может быть прекраснее него? Мудрейшая поморщилась. Отвечать не хотелось, и уж точно ее справедливому не понравилось бы, что мудрейшая называет его самым… Наконец, женщина пошла на хитрость, чего раньше не позволила бы себе и с самым слабейшим из справедливых. Мудрейшая спросила – а что будет, если она укажет своему несостоявшемуся партнеру по танцам на самого красивого из справедливых? Тот так же высокомерно ответил: я вызову его, и в поединке мы решим, кто лучше!
Заметив в человеческом море тень советника (который по каким-то личным причинам старался никогда не пропускать людские праздники), мудрейшая указала на него:
- Вот самый красивый из справедливых.
Справедливый, полный боевого задора и вожделения, а так же желания помериться силами с кем угодно, взглянул туда, куда указала мудрейшая и сник. Не по зубам ему был, видно, этот орешек.
- Ты долго ждала меня? – Поинтересовался справедливый, кажется, даже заботливо. Мудрейшая пожала плечами:
- Ночь. Я думала, что ты вспомнишь обо мне раньше, чем наступит рассвет. Думала, что это правда, то, что сказал странник: даже сильнейшему из справедливых иногда может понадобиться общество мудрой женщины друидов.
- Не заставляй меня вспоминать, какие дела оказались важнее, чем встреча с тобой. Мои братья, кроме странника, который действительно почему-то хорошо к тебе относятся, и кроме советника, которому все равно, потому что ему никто не сможет послужить угрозой, были недовольны тем, что я позвал тебя в наш лес. Но я позвал, и от слова своего не откажусь.
Мудрейшая улыбнулась с деланной беспечностью. Кто бы подумал, что у справедливых в ходу те же глупые заблуждения, что и у людей? Ну, чем она, слабая женщина, хоть и наделенная силой, позаимствованной у богов, а так же обладающая многими магическими навыками, может навредить справедливым? Особенно после того, как одна из их племени спасла мудрейшей жизнь и рассудок. И сына. Самое время сейчас рассказать ее справедливому о сыне. И что белоголовый оказался в самом деле очень почтительным сыном. Настоящим… Нет, бояться мудрейшую – значит, ничего о ней не знать. Поэтому советник ее и не боится.
- Наверное, сестры меня тоже не одобрят. Как и братья, гостящие у нас время от времени, впрочем. Но я все равно приглашаю тебя к нам, в священную рощу Авалона…
Справедливый тихо рассмеялся, оценив иронию ответного приглашения. Мудрейшая не была единовластной главой Авалона, хотя ее слово учитывалось в первую очередь при приятии всех решений. Но одно дело – мудрый совет, ведущий к правильному решению, а другое – пригласить в священную рощу справедливого, пусть даже и самого прекрасного на этой земле.
- Почему ты пошла против мнения сестер, мудрейшая?
- Потому что я чувствую, что ты – друг. У меня было слишком мало друзей, чтобы я могла разбрасываться ими.
Здесь мудрейшая слегка слукавила. То, что она чувствовала, не было дружеской приязнью. Не зря же западная звезда незримо всходила на небосвод. Звезда безнадежной любви к бессмертному, к чужаку.
- У тебя было мало друзей? – Удивился он. – Ты говоришь о моем народе?
- Нет, я не говорю о твоем народе. – Мудрейшая брезгливо поджала губы, как всегда, когда собиралась говорить о чем-то неприятном. – Я говорю о людях. О тех людях, которые боятся меня и готовы сделать все, что я потребую, но порой плюются мне вслед. Это – расплата за мудрость, за силу проводника.
- Но это твой народ. Они такие же, как ты… - Сказал сосед удивленно, а мудрейшая перебила его:
- Да. Но я для них – не человек, а ходячая воля богов. Мой народ выносит на мой суд все самое ужасное, что сумел сотворить, не стесняясь, желая только справедливого решения, и не думая, что друиды, со всем их могуществом и кристальной чистотой – тоже люди. Такая же, как все, часть народа. – В голосе мудрейшей звучала горечь. Но это была горечь не о своем народе. К глупости и непониманию, к жестокости и грязи привыкать было трудно. Мудрейшая так и не привыкла до конца. Она жалела себя, чуть рисуясь. О своем народе она говорила с горьким презрением высшего существа и справедливый не мог этого не почувствовать:
- Ты говоришь сейчас почти так мой темный брат, которого вы называете советником. Вы, наконец, познакомились и нашли общий язык?
Мудрейшая горько рассмеялась:
- Да, мы познакомились. После того, как было совершено непоправимое. После того, как в руках советника оказался меч… Советник пришел, чтобы похвастаться новым мечом. Он был по-своему счастлив, и ему хотелось поделиться своим счастьем с кем-то, кому нет нужды искать его мудрых советов…
Мудрейшая увидела его у ручья – жизнерадостное туманное облачко, быстро принимающее форму наикрасивейшего мужчины в богатых одеждах. Да, он был красив, так красив, что описать это просто не представлялось возможным, но эта холодная, застывшая красота не заставляла замирать сердце, от нее не захватывало дух, и на глазах не появлялись слезы. Он был просто… Очень красив.
Мудрейшая заговорила первой.
- Ты ведь не случайно показался мне сейчас клочком тумана, а, советник?
- Конечно, нет. Мне не за чем было приходить к тебе таким по-человечески соблазнительным. Ты в мире с собой, и мои советы тебе не нужны. А о том, что тебя по-настоящему беспокоит, я не могу сказать ничего убедительного. Но ты хотела увидеть меня во всем блеске моей соблазнительности, – и я показался. А на самом деле…
- А на самом деле для меня ты не больше, чем клочок тумана. – Смело закончила за советника мудрейшая. Она не удивлялась тому, что один из справедливых приходит и говорит с ней так, как будто они хорошо знакомы, и тому, что она понимает советника едва ли не с полуслова. Мудрейшую уже больше ничего не удивляло после того, как справедливая спасла ей жизнь. Она смотрела в сияющее лицо советника:
- Ты хотел поделиться со мной своей радостью?
Тот кивнул. Сейчас его лицо было совсем юным, хоть и по-прежнему холодно-прекрасным.
- С кем и поделиться радостью, как не с тобой? Помнишь меч, который должны были выковать кузнецы?
- Не помню. Я его не видела.
- Взгляни.
Советник извлек из ножен клинок. Его лицо лучилось довольством. Мудрейшая взглянула на клинок и содрогнулась: столько в этом мече было всего… страшного. Боль. Ужас. Скорбь. И все это – меч советника. От справедливого не укрылось содрогание мудрейшей. Он бережно убрал меч в ножны:
- Я не хотел причинить тебе боль, только поделиться радостью.
- Я не могу радоваться, когда у тебя в руках оказалось такое. Прости. – Мудрейшая повела плечами. Советник рассмеялся:
- Твои слова меня нисколько не обидели. Но раз уж ты поняла, какая сила оказывается порой в наших руках, подумай: не лучше ли нам и людям не сближаться? – Он требовательно смотрел в глаза мудрейшей и ждал ответа. Мудрейшая содрогалась и ежилась под его чистым взглядом, но ее бессердечие не позволяло признать правоту советника. Потому что признать ее – значило не оставить себе в жизни никакой надежды. Умереть. А умереть – значит, просто так отдать жизнь, спасенную справедливой…
- Я подумаю. – Пробормотала мудрейшая и отвела глаза. А когда подняла их на советника снова, – его уже не было. Он исчез. Растворился в нигде.
Мудрейшая смотрела в пламя костра. Может быть, действительно, лучше бы им было не встречаться – людям и народу справедливых. Но ни те, ни другие не могут на это пойти. Звук голоса рядом. Он рассержен, кажется:
- Ты говоришь, как советник. Ты даже думаешь, как советник. Как на тебя должна была подействовать ваша встреча, что ты стала думать и говорить так?
Мудрейшая взглянула на справедливого. Усталый мужчина лет сорока. Значит, ему небезразлично, что мудрейшая думает и говорит. Это утешало и давало надежду. Такую же бесплотную, как однажды встреченный утренний клочок тумана.
- Когда я думала и говорила иначе?
Когда я и странник беседовали с тобой в ночь дикой охоты:
- В ночь Самхейна. Ночь дикой охоты. Когда справедливая спасла мне жизнь и рассудок… Когда я стала должна жизнь справедливым. Когда у меня появился сын…