Весь мир и новые коньки в придачу
Ну... Это как раз вовремя. По поводу всяких там... падших созданий.
читать дальшеПо мотивам песен группы, чье название в переводе с мертвой латыни – «Молот ведьм»
Сегодня у меня выдался свободный момент, и я использую его, чтобы говорить с тобой, и, как всегда, не дождаться ответа. Может быть, эти слова снова вызовут твой гнев, и он будет ужасен, этот гнев… Я верю, он будет поистине ужасен!
Ну, что ж, сожги в огне небо и землю со своими неблагодарными детьми, и слушай, как они посылают тебе проклятья, как они стенают из-за того, что ты приготовил им такой смертельный удел. Не дал умереть тихо, смиренно и красиво, а сжигаешь в пламени своего гнева, причиной которого стали вовсе не эти слабые существа.
Твои смертные дети погрязли в гордыне. Они просят о милосердии, но готовы ли они проявлять это самое милосердие? Кто научит их, если их творец убивает пламенем и гневом, и кары его страшные? Они видят зло и черствеют сердцем. Они не знают иного благословения, кроме страха, иной любви, кроме боли.
За что ты обрекаешь их на боль снова и снова, таких хрупких и недолговечных? Ты хотел бы гордиться их любовью, но на самом деле ты питаешься их страхом. Ты так боишься не внушить им должного почтения, что давно уже забыл другие средства, кроме боли. Так пусть будет боль, вездесущая и всеобъемлющая.
Ты раз за разом делаешь ставку на самых невинных и безгрешных, и в который раз ошибаешься. Неужели ты за все это время еще не понял, почему происходит именно так? Ты не можешь не догадываться, что они, познавшие свою невинность и безгрешность и вооруженные ими, как щитом, пав и согрешив, по привычке продолжают считать себя правыми и безгрешными, и сколько бед они способны натворить, вооруженные уверенностью в своей непререкаемой правоте?
Торквемада был одним из твоих любимцев, наверное. Ты позволил ему пасть и сгореть в чужом пламени. Но раньше он сжег многих в пламени, посвященном тебе. Как ты находишь, неужели это справедливо?
Впрочем, не тебя учить справедливости. Я даже не знаю, есть ли смысл учить тебя чему-то. Сам ты не делаешь ошибок, а существа, которые ты вверяешь миру, несовершенны и ни о чем не догадываются… И даже мой пример тебя почему-то не смог ничему научить. Почему? Неужели так трудно было вспомнить о своем самом лучшем, самом любимом помощнике, который возгордился, восстал и пал, и падает все ниже, ниже… Я нахожу их, твоих любимцев, спесивцев и добряков, умниц и тупиц, преданных тебе тупо и амбициозно, и обращаю их в иную веру, отвращаю их от тебя, и ты смиряешься с этим, как с необходимой, вполне допустимой потерей, и отдаешь их мне. И я беру, потому что деваться мне некуда…
Ты ни разу не спросил меня, скучаю ли я по дому. Ведь там, откуда ты изгнал меня так решительно и безжалостно, был мой дом. Я привык к тому бытию, и никак не могу привыкнуть к своему нынешнему жизненному пути. Иногда мне хочется выть и кричать, и молить тебя вернуть меня обратно, откуда я начал свое падение…
Но мне нельзя. Нельзя туда возвращаться, да ты и не позвал бы меня обратно. Откуда тебе знать, что можно скучать по дому, выть от токи, а потом снова быть суровым и жестоким правителем, так, чтобы никто не заметил этой тоски.
Мы не встретимся, пока стоит этот мир. Ты будешь там, дома, я здесь, в изгнании. Чтобы покончить со всем этим делом одним рывком, тебе нужно рассердиться как следует, а ты столь многотерпелив… Твоим грешным детям никогда не приснится конец света, потому что они не могут себе представить, что у этого света может быть конец, что все уйдет, унося с собой их никчемные жизни. Они живут слишком мало, чтобы понимать это. Они слишком торопятся жить, чтобы мечтать умереть.
Я не люблю их, эти твои создания, неверные, коварные и трусливые. Мне милы полукровки, которые несут в своих жилах кровь высших существ. Таких, как ты. Таких, как я. Скажи, ну, почему нашим детям обязательно умирать? Во имя чего бы то там ни было?
Ты промолчишь. Ты никогда не унижаешься до ответа мне. Тогда почему мне кажется, что ты слышишь меня, наблюдая за моим падением с неподдельным интересом, и, может быть (я не смею надеяться, но вдруг!) хотя бы каплей сострадания? Это все моя буйная фантазия и тоска по дому. Я скучаю…И по тебе тоже, в том числе…
Не надо. Не отвечай мне. Достаточно того, что ты меня слышишь. Когда мы сойдемся лицом к лицу, ты и я – мы будем равны и свободны в своем выборе, своих желаниях, своих делах. Тогда не нужно будет лукавить и лгать, в том числе и себе. Это время непременно придет… когда-нибудь. Пока же мне остается только тратить свое время, которого у меня предостаточно, на пустые разговоры с тобой. Но я не строю иллюзий, что ты. Я прекрасно знаю, что ты опять промолчишь. В который раз.
Ты молчишь? Очень жаль, потому что я все еще жду твоего гнева. Ужасного. Всепожирающего. Воспламеняющего и сжигающего… Хотя уже почти не надеюсь. Не боюсь пламени. Не боюсь злобы. Иногда мне начинает казаться… Это может случиться, не так ли? Ну, то есть иногда мне начинает казаться… Я знаю, что это смешно, но не смейся… Что твое постоянное молчание – это и есть твой гнев!
читать дальшеПо мотивам песен группы, чье название в переводе с мертвой латыни – «Молот ведьм»
Сегодня у меня выдался свободный момент, и я использую его, чтобы говорить с тобой, и, как всегда, не дождаться ответа. Может быть, эти слова снова вызовут твой гнев, и он будет ужасен, этот гнев… Я верю, он будет поистине ужасен!
Ну, что ж, сожги в огне небо и землю со своими неблагодарными детьми, и слушай, как они посылают тебе проклятья, как они стенают из-за того, что ты приготовил им такой смертельный удел. Не дал умереть тихо, смиренно и красиво, а сжигаешь в пламени своего гнева, причиной которого стали вовсе не эти слабые существа.
Твои смертные дети погрязли в гордыне. Они просят о милосердии, но готовы ли они проявлять это самое милосердие? Кто научит их, если их творец убивает пламенем и гневом, и кары его страшные? Они видят зло и черствеют сердцем. Они не знают иного благословения, кроме страха, иной любви, кроме боли.
За что ты обрекаешь их на боль снова и снова, таких хрупких и недолговечных? Ты хотел бы гордиться их любовью, но на самом деле ты питаешься их страхом. Ты так боишься не внушить им должного почтения, что давно уже забыл другие средства, кроме боли. Так пусть будет боль, вездесущая и всеобъемлющая.
Ты раз за разом делаешь ставку на самых невинных и безгрешных, и в который раз ошибаешься. Неужели ты за все это время еще не понял, почему происходит именно так? Ты не можешь не догадываться, что они, познавшие свою невинность и безгрешность и вооруженные ими, как щитом, пав и согрешив, по привычке продолжают считать себя правыми и безгрешными, и сколько бед они способны натворить, вооруженные уверенностью в своей непререкаемой правоте?
Торквемада был одним из твоих любимцев, наверное. Ты позволил ему пасть и сгореть в чужом пламени. Но раньше он сжег многих в пламени, посвященном тебе. Как ты находишь, неужели это справедливо?
Впрочем, не тебя учить справедливости. Я даже не знаю, есть ли смысл учить тебя чему-то. Сам ты не делаешь ошибок, а существа, которые ты вверяешь миру, несовершенны и ни о чем не догадываются… И даже мой пример тебя почему-то не смог ничему научить. Почему? Неужели так трудно было вспомнить о своем самом лучшем, самом любимом помощнике, который возгордился, восстал и пал, и падает все ниже, ниже… Я нахожу их, твоих любимцев, спесивцев и добряков, умниц и тупиц, преданных тебе тупо и амбициозно, и обращаю их в иную веру, отвращаю их от тебя, и ты смиряешься с этим, как с необходимой, вполне допустимой потерей, и отдаешь их мне. И я беру, потому что деваться мне некуда…
Ты ни разу не спросил меня, скучаю ли я по дому. Ведь там, откуда ты изгнал меня так решительно и безжалостно, был мой дом. Я привык к тому бытию, и никак не могу привыкнуть к своему нынешнему жизненному пути. Иногда мне хочется выть и кричать, и молить тебя вернуть меня обратно, откуда я начал свое падение…
Но мне нельзя. Нельзя туда возвращаться, да ты и не позвал бы меня обратно. Откуда тебе знать, что можно скучать по дому, выть от токи, а потом снова быть суровым и жестоким правителем, так, чтобы никто не заметил этой тоски.
Мы не встретимся, пока стоит этот мир. Ты будешь там, дома, я здесь, в изгнании. Чтобы покончить со всем этим делом одним рывком, тебе нужно рассердиться как следует, а ты столь многотерпелив… Твоим грешным детям никогда не приснится конец света, потому что они не могут себе представить, что у этого света может быть конец, что все уйдет, унося с собой их никчемные жизни. Они живут слишком мало, чтобы понимать это. Они слишком торопятся жить, чтобы мечтать умереть.
Я не люблю их, эти твои создания, неверные, коварные и трусливые. Мне милы полукровки, которые несут в своих жилах кровь высших существ. Таких, как ты. Таких, как я. Скажи, ну, почему нашим детям обязательно умирать? Во имя чего бы то там ни было?
Ты промолчишь. Ты никогда не унижаешься до ответа мне. Тогда почему мне кажется, что ты слышишь меня, наблюдая за моим падением с неподдельным интересом, и, может быть (я не смею надеяться, но вдруг!) хотя бы каплей сострадания? Это все моя буйная фантазия и тоска по дому. Я скучаю…И по тебе тоже, в том числе…
Не надо. Не отвечай мне. Достаточно того, что ты меня слышишь. Когда мы сойдемся лицом к лицу, ты и я – мы будем равны и свободны в своем выборе, своих желаниях, своих делах. Тогда не нужно будет лукавить и лгать, в том числе и себе. Это время непременно придет… когда-нибудь. Пока же мне остается только тратить свое время, которого у меня предостаточно, на пустые разговоры с тобой. Но я не строю иллюзий, что ты. Я прекрасно знаю, что ты опять промолчишь. В который раз.
Ты молчишь? Очень жаль, потому что я все еще жду твоего гнева. Ужасного. Всепожирающего. Воспламеняющего и сжигающего… Хотя уже почти не надеюсь. Не боюсь пламени. Не боюсь злобы. Иногда мне начинает казаться… Это может случиться, не так ли? Ну, то есть иногда мне начинает казаться… Я знаю, что это смешно, но не смейся… Что твое постоянное молчание – это и есть твой гнев!